В дверь постучали, и вошла Ирма. Скорняков поднялся с кресла:

— Отдохнули, голубушка? Ну и славно!

Пожимая руку Воронову у ворот, он сказал:

— А вы мне позвоните через пару дней. Я вот уже начал все обдумывать, и стали возникать вопросы, на которые пока не вижу ответов. Если найду — ладно, а если нет — надо будет вместе ломать голову.

Помолчал, так и не выпуская руку Воронова, и сказал:

— Есть у меня опасение, что полиция никого не найдет и убийцы Вани останутся ненаказанными.

10

Воронов и Ирма прошли метров сорок, прежде чем женщина спросила:

— Что теперь делать будем?

— Теперь? — Воронов пожал плечами. — Теперь найдем место, где можно спокойно посидеть и слегка перекусить.

— Воронов, ты меня вчера нарочно пугал, и ничего страшного нет? — неожиданно спросила Ирма.

Пройдя молча несколько шагов, Воронов сказал, стараясь говорить спокойно:

— Смерть Овсянниковых — факт. Что имел в виду Овсянников, когда говорил с нами? Не знаем. Есть опасность для тебя? Не знаем. Что делать в такой ситуации?

— Не знаем! — почти крикнула Ирма.

— Ну, почему? Как раз знаем. И сейчас пойдем обедать, ты только постарайся успокоиться.

В ресторане, который нашли довольно скоро, сели подальше от входа, в углу возле кондиционера.

— Ну, давай подведем итоги, — предложил Воронов, после того как сделали заказ.

— А какие тут итоги? Ничего он нам не сказал, — равнодушно констатировала Ирма.

— Вот это и есть первый итог, — легко хлопнул в ладоши Воронов. — И нам надо понять: не сказал, потому что не знает, или не сказал, потому что не хочет сказать?

— Ну, понятно же, что не хочет!

— Почему тебе это понятно?

— Ну, сам посуди, — старалась быть логичной Ирма. — Столько лет они переписывались, а он ничего сказать не может! Врет, конечно!

— Может, и не врет. Вопрос-то мы о чем задали? Об убийстве. А они друг другу об убийстве не писали, потому он и сказать ничего не может. Возможно такое?

Ирма скорчила физиономию, полную недоверия, но промолчала.

— Далее. Ну, а что, если, в самом деле, он что-то вспомнил, но дело касается человека или людей уважаемых. И не хочет он понапрасну их подозревать, ему нужно что-то уточнить. И это тоже надо понять!

— Да, надоело мне всех понимать! — повысила голос Ирма. — Что, если я сейчас в опасности? А ты, вместо того чтобы меня защищать, будешь всех понимать и оправдывать?

— Хорошо, — с готовностью подался вперед всем телом Воронов. — От кого защищать? Чем угрожают? Куда идти? В кого стрелять? Чем?

Ирма, казалось, только и ждала повода, чтобы обидеться, и дождалась. Поджав губы, она уставилась в стол, но Воронов и бровью не повел.

Он продолжил как ни в чем не бывало.

— Далее. Скорняков считает, что Клевцов тут никак не замешан, и, судя по тому, что мы о нем узнали, этому надо верить. Тогда возникает сразу несколько вопросов.

Он замолчал, глядя на Ирму, и та сменила гнев на милость:

— Ну, и каких вопросов?

— Первый: что там мог делать Клевцов, если Овсянников все-таки не ошибся и видел его? Второй: почему Овсянников так испугался? Мы ведь разговаривали незадолго до этого, Клевцова вы поминали, но никакого страха я тогда не заметил у старика. Третий вопрос, самый важный: почему он предупреждал тебя?

Ирма даже вздрогнула.

— Как это «почему»? Он меня предупреждал! Он хотел меня защитить! Как ты не понимаешь!!!

— От кого? От чего?

— Чего — кого? — остыла Ирма.

— От кого он хотел тебя защитить? Я, например, не понял, а ты?

— Ну, не знаю.

— Ну, как это «не знаю»? — Воронов наигранно удивился. — Ты сама говоришь, что хотел предупредить, но не знаешь — от кого? Разве так бывает?

— Ой, ну ладно! — демонстративно отвернулась Ирма и замолчала.

— Нет, не «ладно», — возразил Воронов. — Ты вот Скорнякова обвиняешь в том, что он нас с тобой, малознакомых людей, в свои секреты не посвящает, а сама?

— Что «сама»? — вскинулась Ирма.

— А сама затерла рассказ про заимку.

Воронов пристально смотрел на Ирму, которая явно была захвачена врасплох.

— А этот твой Федор? Он чего хотел, в чем обвинял?

Ирма молчала.