Шрифт:
Закладка:
Магда Леопольдовна младшую внучку не признавала:» Вся в свою мать пошла — толстопятая». А вот старшая, Инесса, пошла «в их породу». К тому же та, желая угодить бабке, довольно сносно выучила немецкий, который Миле, увы, никак не давался. Время от времени бабка Магда одаривала Инессу столь милыми девичьему сердечку безделицами — колечками и сережками, и случалось, делала это в присутствии Милы, нимало не заботясь о чувствах последней. Приподнимая за подбородок лицо «чистокровной арийки», она произносила: «Du bist das Gelbe vom Ei». Кира, однажды присутствовавшая при этом, спросила у подруги:
— Что это она ей сказала?
— Не знаю. Что-то про яйцо…
— Наверно, что у нее голова на яйцо похожа. Ну и злющая у вас бабка — даже Инке гадости говорит.
Мила училась на несколько классов старше, но частенько после школы они вместе возвращались домой часами и никак не могли расстаться: бродили и болтали о том о сем. Однажды Мила вдруг спохватилась и была расстроена, даже напугана:
— Я не успела утром застелить постель.
С Кирой такое происходило частенько, и никаких угрызений совести не вызывало.
— По-моему, не произошло ничего непоправимого.
— Ты не понимаешь. Отец в это время приезжает на обед. Увидит — прибьет…
Тихий молчаливый Отто Генрихович бил дочерей шлангом от стиральной машинки. Возможно, так он давал выход обидам на свою жизнь, в которой все сложилось не так, как у Лео Генриховича — его старшего брата, которым мать без сомнения, гордилась: Лео был начальником чего-то там, «упакован от и до» по словам Инки, и женат на работнице торговли. Отто, конечно тоже был не последним человеком в своей организации, но не излишествовал, и женат был на тете Томе, с которой познакомился, по словам бабки Магды, «в какой-то Богом забытой дыре». Тетя Тома много работала, всегда казалась веселой, потому как без конца сыпала шутками- прибаутками (иногда совсем не предназначенными для детских ушей), и ненавидела мать мужа: та при встречах всегда разговаривала с сыном исключительно на немецком.
— Это она специально, чтоб меня унизить! Знает ведь, что я по-ихнему ни бельмеса не понимаю, гадина такая.
Мила пробовала себя во всем, что мог предложить местный Дом культуры: игра на фортепиано, агиттеатр, кружок акробатики и, наконец, хор. Руководитель хора сразу определил ее в солистки — у девочки был талант. Хор был детско-юношеским, и репертуар, соответственно, тоже. Момент, когда Милена его «перерастет», был неизбежен. По совпадению, в это время открылся ночной клуб «Фламинго». Хозяин клуба вырос в этом районе, и много, может быть даже слишком, повидал на его улицах. «Большинство из нас родились не с серебряной ложкой во рту, и жесткий индустриальный стиль — это не какое- то гребаное «дизайнерское решение», это лицо нашей жизни. Но у каждого из нас есть мечта, и она прекрасна!»— такова была концепция заведения. Дизайн создавал иллюзию промышленного здания, и посреди этой грубости бетона и выпирающих из него коммуникаций был островок мечты: розовые фламинго танцевали на огромном экране, а голосом этой мечты стала Мила.
Это Костя сказал Миле, что она похожа на одну из моделей с винтажных снимков Луиса Форера. «Эта девушка так прекрасна, что достаточно просто смотреть на нее, даже не помышляя о большем, чтобы почувствовать себя счастливым», — заметил он Кире, разглядывая неземное создание в конусообразной шляпке на черно-белом снимке. — А ведь кому-то повезло стать ее мужем». «Ага, вот приходит этот счастливый обладатель такой красавицы-жены, и говорит:» Дорогая, я, предположим, банкрот, мне холодно, страшно и больно!», а она смотрит сквозь него, излучая холодный свет звезды, и отвечает:» Ну, сходи к врачу, или что там делают в таких случаях». И все — нет мужика, застрелился! А она все так же продолжает стоять и смотреть на свое отражение в зеркале». Костя смеялся:»Ты что, считаешь себя недостаточно красивой? Просто говоришь сейчас, именно как представительница «другого лагеря»» После того, как Мила узнала о таком своем сходстве, она как-то изменилась, словно до этого жила в полном о себе неведении, и вдруг достала откуда-то изнутри на свет другую Милу: недосягаемо прекрасную. Мог ли Костя влюбиться в соседскую девочку, которую много раз встречал во дворе, в школе да и у себя дома, когда она приходила к Кире, но так и оставалась для него «невидимкой»? Может быть, он был зачарован ее голосом подобно морякам, влекомым пением Сирен к своей неминуемой гибели? Его часто видели вечерами во «Фламинго», но кого там не видели? Вся округа по вечерам стекалась туда. Пару раз Мила и Костя были замечены на тополиной аллее — «под кипарисами», как окрестили ее местные остряки. Ну шли, «разговоры разговаривали», что с того? Когда Мила в одночасье «сорвалась» и уехала в Москву, Кира пыталась разглядеть на лице брата признаки переживаний, но тщетно. Костя оставался все тем же Костей. Мама тогда с удовлетворением заметила, что «Костя умный мальчик, и было бы нелепо предполагать, что у таких разных по уровню развития людей, как он и Мила, могут найтись хоть какие-нибудь точки соприкосновения». Кира про себя возразила, что вот как раз насчет некоторых-то «точек» вполне можно было бы предположить некоторые совпадения, но промолчала. Мила уехала после гастролей известной рок — группы. Музыкантов пригласили тогда дать концерт во «Фламинго», и солист группы заметил Милу. Кто знает, что она от него услышала и чему так безоговорочно поверила, но то, что это то самое, о котором все мечтают и которого на протяжении всего существования мира все ждут, которое все вдруг меняет, наполняет смыслом и озаряет, не вызывало у нее сомнений. Он любит ее. Он раскроет ее талант, О Милене Майер будут знать все. К сожалению, это не редкость: «творческие» люди подкидывают в топку своего таланта алкоголь и наркотики, вытаскивая потом из сумеречных лабиринтов своего сознания рожденные ими образы. Возлюбленный пристрастил Милу к наркотикам, и однажды она осталась в таком лабиринте навсегда. Это произошло очень быстро. Через год после этого рок-группа снова была с гастролями в их городе, и
