Шрифт:
Закладка:
После театра Кира взяла такси, и попросила остановить у поворота: решила немного пройтись. Стояло безветрие, и снег падал как в замедленной съемке, с какой-то гипнотической умиротворенностью. Кто-то там, наверху, исполнял Баха на небесном клавире, и Кира настроилась, чтоб совпадать с этим ритмом. Она вдруг почувствовала, что все на самом деле должно быть просто, как эта тишина и вертикальное падение снега, а все хитросплетения жизненных обстоятельств, все сожаления о не случившемся или же, увы, случившемся — это как маленькие злые рыбки, тщетно бьющиеся о невидимую для них преграду:
Зима читает заклинанье,
Им ветер усмирен. Послушно
Все медлят в воздухе снежинки:
Им вдруг стало
Друг друга догонять уж скучно.
Проникнуть сквозь завесу тайны
Мирская суета не может:
За ней толпятся боль и радость,
Все, что томило так иль гложет.
Стоп-кадр. Свободы тень.
Застыло в гипнозе снежном мирозданье.
Вернись к себе. Отдохновенье.
На миг хоть — вакуум сознанья.
Идти до дома было не далеко, но Кира распустила шарф и уткнула бутоны в ложбинку на шее, стараясь защитить цветы от холода. Лепестки касались кожи, откликаясь на ритм ее шагов, и казалось, что это прикосновенье чьих-то робких губ. Нежность цветка неожиданно стала причиной ее горьких раздумий:»Как ты не похож на то, что происходит со мной в последнее время…
— Ну, наконец-то, Кирхен, наконец-то! Я уж было собрался оросить те дальние кустики, — от машины отделилась мужская фигура.
…ну, вот хотя бы на это…»
— Решил заехать ко мне в уборную? Так мило с твоей стороны…
— Нет. Конечно нет, Кирхен. Просто это твое сообщение… «Сегодняшний вечер лишь для нас двоих — меня и оперы…». Выходит, я тот третий, который лишний. Знаешь, я вдруг понял, что готов разубеждать тебя в этом снова и снова.
Алик, начинающий полнеть брюнет, не лишенный, правда, внешней привлекательности. Ныне — помощник депутата, и «наперсточник» в прошлом. Такой вот зигзаг судьбы. Ее коллеги-женщины считают его «неплохим вариантом».
Гость снял куртку, и резкий запах мужского пота заполнил комнату. У Киры мелькнула дурацкая мысль, что шторы могут им пропитаться, и их неизбежно придется тогда выбросить. Она представила, как несет их к мусорным бакам, и бросает там, словно олицетворение Алика и всего неприятного и чуждого ей.
— В ванной свежие полотенца.
— Я воняю? Понял, удаляюсь, — расхохотался Алик.
Какое-то время из ванной доносился звук льющейся воды, затем Алик вернулся в комнату, а с ним вернулся и его запах. Киру ставили на место: никто не собирается мыться, «схаваешь» и так, как миленькая. Гость растекся на диване, гоняя пультом каналы. «Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах..» Надо же, живая иллюстрация», — подумалось ей. На новостном канале повторяли интервью с лидером известной рок-группы, дававшей концерты в их городе: он собирался податься в политику и решил поделиться своими планами с уважаемой публикой. Кира не сдержалась:
— Подонок!
Алик вздрогнул, но быстро понял, что это относится не к нему.
— Ну, и за что ты его так?
— Он причастен к гибели людей, которых я любила.
— А ты люби всех. Так ведь тебя твои попы учат? Всех не убьешь.
В ней все задрожало от обиды. К счастью, раздался спасительный звонок: соседка что-то говорила о необходимости новой детской площадки, что хорошо было бы это обсудить, а потом и «скинуться» на эту затею. Кира отвечала односложно, а когда та положила трубку, сообщила Алику, что вынуждена уехать: ничего не поделаешь — обстоятельства. Ему придется уйти. Захлопнув за ним дверь, Кира распахнула окно. Ветер взметнул полотнища штор: словно наполнил паруса корабля. Сейчас бы на море. Когда человеку плохо, его всегда тянет на море. Может, это память о том прекрасном времени, когда он плавал в утробе матери и знать не знал, что существуют беды. Большая вода шумит, накатывает волны на берег, и они, окатываясь, размывают, уносят твою маленькую, по сравнению с ней, беду. Тогда их с бабушкой отправили к родственникам в Геленджик, и они пробыли там больше месяца. Бабушка сидела на берегу с книгой в руках, но, кажется, так и не перевернула ни одной страницы. А Кира засыпала — так действовал на нее шум волн. Это спасало — когда она спала, то не думала про Костю. Костя — ее старший брат. Было время, они делили на двоих письменный стол, столешница была накрыта оргстеклом, защищающим её поверхность от повреждений. Брат на одном конце стола помещал под стекло фотографии рок-групп, а Кира на другом — изображения похожих на ангелочков девочек, держащих котят, и открытки с цветочками и сидящими на их лепестках нарядными божьими коровками, чем вызывала у него вполне понятное раздражение.
— Малообразованная ты девица, Кира! Вот посмотри, как выглядят твои жуки — кузнечики в естественной среде обитания и при увеличении, — Костя продемонстрировал ей снимок челюстей какого-то зеленого чудовища. У Киры была истерика. Открытки исчезли. Костя хоть и торжествовал, но никогда больше не вторгался в ее мир так неуклюже. Со временем они стали очень близки, несмотря на разницу в возрасте. Брат был ее кумиром: красивый, с блестящим умом, прекрасным чувством юмора и благородством помыслов. У них была своя игра — поэтическая эстафета. Ее придумал Костя: они выбирали сборник какого-нибудь поэта — давалось несколько дней на ознакомление и запоминание — и потом подлавливали друг друга:
Меж тем тоски язвительная сила
Звала покинуть край, где вырос он,
Чужих небес приветствовать светила.
Он звал печаль, весельем пресыщен… — подступала к брату неожиданно Кира. Он замирал, делая вид, что наконец-то затрудняется парировать, а потом кружил ее по комнате:
Будь до конца такой! Не измени
Весне своей, для счастья расцветая.
И красоту, и прелесть сохрани –
Все, что надежда видит в розах мая.
Было невозможно представить, что его может «поймать» одна какая-нибудь женщина или один какой-нибудь город.
— Ты уедешь отсюда когда-нибудь? Правда, что тебе здесь делать?
— Дед говорил, что с презрением к месту, где он родился относится тот, кто ничего для него не сделал, не вложил своего. Я с ним согласен.
— Тогда посади здесь дерево, и вопрос решен…
— Макитра ты маленькая, Кирка!
Лучше бы ты уехал. Лучше бы ты уехал. Лучше бы ты уехал.
Все начиналось, как в той
