людей, которые там живут, различите лишь намек на деревенские улочки и не почувствуете вкус хлеба из невидимой вашему глазу булочной. С высоты далеко видно, но никого не встретишь. И не узнать, чем пахнет из того ресторанчика, и не потрогать текстуру камня на стене вон той церквушки. Но если приблизиться, можно различить причудливые повороты этих деревенских улочек, по которым сотни человеческих поколений носили свои надежды.

Неужели мы действительно думаем, что у нас получится воскресить это исчезнувшее человечество, вызвать его душу, как в спиритическом сеансе? Бездарные чревовещатели из странной траурной игры кукольного театра!

Но картину будто бы рисовал импрессионист. После 300 тысяч лет в оставшемся огромном пазле не хватает слишком много кусочков, и приходится прибегать к нашему воображению, чтобы достроить картину. Что‑то тут не так. Создание убегает от нас. Неандерталец однозначно остается загадкой. И те, кто сегодня верит в обратное, недостаточно или с поверхностным энтузиазмом порылись в этой грязи. Забавно, но исследователей, которые рассуждают о создании, условно можно разделить на две категории: те, которые уверены в его сути, и те, которые все еще сомневаются и ищут. Первая категория так ярко и громко заполняет научное медиапространство, что кажется большой. Вторая категория менее заметна, поскольку, когда сомневаешься, стараешься молчать и не выскакивать слишком рано. У этих молчаливых обычно грязные ногти, потому что они бесконечно скребут эту землю, чтобы допросить оставленные созданием предметы. Кем же все‑таки был этот чертов неандерталец?

Как можно обсуждать неандертальца, если ты недостаточно долго бродил по его каменным убежищам и не откопал тысячи предметов, которые он бросил или спрятал в закоулках скал? Говорить о создании, не изучив его жизненное пространство, не держав его следа, как охотник, на протяжении десятилетий, – все равно что говорить ни о чем. Непосредственная добыча этих пещерных архивов на протяжении десятилетий – минимальное условие для того, чтобы иметь право хоть чуть‑чуть обоснованно высказываться об этом вымершем человечестве. Представлять себе, что можно сказать о нем что‑то дельное, повстречав его лишь в музейных коробках, – это, по‑моему, бессмысленно. Ни в его кремнях, ни в скелетах его добычи, ни даже в редких элементах его собственных останков нет смысла, если они заключены в коробки среди белых стен. Чтобы надеяться зачерпнуть хоть немного этого смысла, надо как следует потереться о стены пещер. Походить в поисках него по заросшим дорожкам. Если же просто несколько месяцев любительски покопать землю, можно, конечно, почувствовать его запах, но не вкус, и уж точно рано делать выводы, которые так хотелось бы сделать.

На неандертальских землях любителям делать нечего, неандерталец дается только живьем. Археолог не может надеяться понять человечество, открывая музейные ящики, так же как этнограф не может понять общество, посмотрев на древние украшения с перьями в стеклянной витрине или на черно‑белые фотографии в старом альбоме.

Теперь понятно, что создание, которое мы изучаем, не будет поддаваться ни нашим желаниям, ни нашим ожиданиям. Этот робкий гоминид – одно из самых неуловимых созданий, которые нам дано изучать. Оно в чем‑то сходно с монстром Франкенштейна, ведь его создатель вместо живого человека сотворил неуправляемое существо с собственным сознанием, непостижимое потому, что таится в тени мертвых и не имеет собственных мыслей и слов. С его исчезновения из живого мира прошло 42 тысячи лет, и ученые‑экспериментаторы, как ученики‑колдуны, пытаются одарить речью останки этого человечества, обреченного на молчание биологическим вымиранием. Мы пытаемся из кусков трупов собрать это создание и вернуть его к жизни. И для многих это исследование стало поиском Священного Грааля. Неужели мы действительно думаем, что у нас получится воскресить это исчезнувшее человечество, вызвать его душу, как в спиритическом сеансе? Бездарные чревовещатели из странной траурной игры кукольного театра!

Чтобы эта мертвая и немая материя заговорила, надо хорошенько покопаться в пещерной пыли. Поскрести землю, вытащить из нее миллионы кремней, костей, углей. Но все эти доказательства его былого существования говорят с нами только с помощью алхимии между разумом и воображением, в наших запутанных представлениях и концепциях, витиеватых теориях.

И вот создание висит на ниточке, как маятник, болтается между фактами и представлениями о нем, между близостью и чуждостью, между похожим и иным. Как мы, не как мы, как мы, не как мы… Бедное создание! Мягкая кукла в играх нашего сознания.

Но кем же все‑таки был этот чертов неандерталец? Для меня он как старый спутник, из тех, с которыми идешь плечом к плечу, но о которых толком ничего не знаешь. Много раз мне говорили, что он всего лишь нам подобный: наш любимый родственник, даже брат, жертва нашего расизма, нашей ксенофобии. Жертва своей небритой морды пещерного человека.

А действительно ли он был нам подобен? Хороший вопрос.

У меня складывается неприятное впечатление, что вместо того, чтобы, как этого можно было бы ожидать, научиться его понимать, пройдя с ним рядом длинный путь, мы постепенно слепили из него нашего двойника. Мы по‑другому не умеем, от одной лишь идеи, что могло существовать создание, осознающее себя и основательно отличающееся от людей, нас выворачивает и коробит. Поэтому мы снова и снова придумываем себе неандертальца, но не уточняем его образ. Мы, эгоисты, пытаемся его прилично одеть, но выходит пугало. Исчезновение неандертальца вынесло ему вечный приговор: вновь и вновь становиться в наших руках мертвой куклой. Виктор Франкенштейн был экспериментатором, авангардистом. Мы же замечательно научились создавать мертвых древних кукол.

Он, конечно, впечатляет и даже пугает, обряженный нами в яркие образы. Помните, иллюстраторы‑фантазеры рисовали его или как дикаря, что тащит самку за волосы, или в костюме и галстуке в метро?

Давайте вернемся к тем, кто «знает», кем был неандерталец. В научном сообществе идет грязная, страшная война. С одной стороны – те, кто считает, что неандерталец нам подобен. С другой стороны – те, кто думает, что это архаическое человечество и что его представители ниже нас по уровню ума. Ниже человека, почти как человек, но не человек…

Это не война идей, это идеологическая война, в которой обе стороны зашли в тупик и выходят из него только для того, чтобы снова упасть лицом в грязь: не в пещерную, к сожалению. Война в траншеях, где армию небритых солдат заменили одним небритым Homo pilosus.

Ну так кто же этот неандерталец, человек между природой и культурой или джентльмен из пещер?

Исследовать душу неандертальца

К какому борту ни пристань, наш сегодняшний портрет неандертальца или слишком ясный, очевидный, упрощенный, слишком чистый, чтобы быть