здесь пришлось столкнуться со смертью один на один. И зачем она пошла домой? Показалось, что все в порядке. Понадеялась на медсестру. А что с нее возьмешь? Убери подай. Хорошо еще, если дело ограничится выговором, пусть даже строгим, с предупреждением. А что, если суд? Даже капельки холодного пота выступили на лбу. Нет, она этого не перенесет. Не перенесет вызовов к следователю. Будут вызывать не только ее, но и других, ту же дежурную медсестру. Она, разумеется, скажет, что делала все, как велела доктор. Пойдут разговоры. И в Поречье, и в соседних селах. Куда денешься от этой молвы? Переехать в другое место? Но молва, что мазутный след. Его водой не смоешь, он потянется за тобою… Господи, что за мысли? Наталья перестала плакать. Да разве можно класть на одну чашу весов гибель человека и жалкое чувство страха перед наказанием?

Через три дня после случившегося Титову вызвали в районную больницу. Главный врач Яков Матвеевич Ребеко встретил ее словами:

— Что же вы, милочка, едва оформились на работу и уже успели прославиться.

Якову Матвеевичу было под шестьдесят, а на вид — и того больше. Старили его не столько густые морщины на лице, сколько рано одрябнувшие щеки. Но больше всего доставлял ему огорчений синюшный нос и, пожалуй, не сам нос, а сознание того, что многие считают его алкоголиком. На самом же деле спиртного он почти не употреблял. Между широкой лысиной на макушке и лбом оставалась полоска тонких пушистых волос. Вначале Яков Матвеевич их расчесывал, позднее стал только приглаживать, а в последнее время забросил и это. «От теребления чахлая растительность не становится гуще. Она — как та высохшая ботва, — говорил он иногда жене. — Пора, мать, собираться на покой». О его решении уйти на пенсию стало известно не только в коллективе больницы, но и в руководящих кругах района. Интересовались: действительно ли он собирается сдавать дела? «Вот подберу себе замену и — заявление на стол». В больнице считали, что такая замена есть — его заместитель Иван Валерьянович Корзун. Сам Ребеко к нему пока только присматривался.

— Что было у вас по терапии? — спросил Яков Матвеевич.

Наталья молчала. Вот тебе случай, когда впору стыдиться отличных оценок.

— Молчите? — продолжал Ребеко. — Я знаю: у вас красный диплом. Что, за красивые глаза?

В иной обстановке Наталья не дала бы себя в обиду. Не постеснялась бы и седых волос этого уважаемого человека, и того, что в кабинете они не одни: на кушетке в углу сидел, прикрывшись газетой, заведующий хирургическим отделением Линько. Но сейчас, когда за тобою тянется хвост вины, лучше промолчать.

— Насколько мне известно, — вмешался Линько, — Наталья Николаевна осмотрела у Терехова все места ушибов. Нигде ничего серьезного не оказалось.

— От чего же тогда он умер?

— Сердце не выдержало самогонной отравы. Рефлекторная остановка. Есть заключение патологоанатома.

— Значит, надо было оставаться при больном, а не уходить домой.

— Э-э, Яков Матвеевич, — поднял лохматые брови Линько, — тогда нужно жить не дома, а в больнице. Выделить врачу комнатушку, и пусть он там и днюет и ночует. Чтоб, значит, алкашу была вовремя подмога.

— Беда мне с этой интеллигенцией. Хотя и я, кажется, тоже грешен на этот счет. Научились прикрывать дрова, которых мы нет-нет да и наломаем. Вы хотите помочь Титовой? А кто, скажите мне, поможет семье погибшего кормильца? Вы знаете, что там остались больная мать и четырехлетняя девочка?

— Нет.

— То-то и оно.

Наталья удивилась: откуда ему-то все это известно? Верно, жена Терехова, как значится в истории болезни, уже почти год страдает тяжелым радикулитом. Но Наталье грех этого не знать. Они с Тереховыми соседи. Ребеко же никого из них в глаза не видел. Кстати, в истории болезни есть графа: «материально-бытовые условия». Врачи не обращают на эту графу никакого внимания. Пропускают, как будто она придумана человеком, не имеющим понятия о практической медицине. В лучшем случае врач запишет: «удовлетворительные». Можно взять на выбор сотню историй болезни, в которых одно это безликое слово: «удовлетворительные». Помнится, оно же исчерпывало все сведения о семье Терехова. А вот Ребеко, оказывается, в курсе не только того, как жил Антон Терехов, но и как нелегко теперь придется его жене и малолетней дочери.

— Так что думает зав хирургическим отделением? Какую меру наказания применить к Титовой? — спросил Ребеко.

— Я полагаю, достаточно замечания. Она еще совсем молодой врач, и негоже отбивать у него охоту к работе, — ответил Линько.

— А по-моему, следовало бы передать дело в соответствующие органы. Они лучше определят, как квалифицировать ошибку врача Титовой. Диплом, он, знаете, уравнивает нашу ответственность перед законом.

— Да вы что, Яков Матвеевич! — вскочил с кушетки Линько. — Я первый пойду к следователю и заявлю протест. Вы хотите поломать судьбу хорошего врача.

— Не кипятитесь, Пал Палыч. Давайте лучше послушаем, что думает на этот счет сама Наталья Николаевна.

— Когда я рассказала об этом маме, она слегла. Считает себя виноватой: я, мол, из-за нее оставила тяжелого больного. Вместе переживаем. А в общем, наказывайте, как считаете нужным. Я, конечно, виновата.

— Вы слышите, Яков Матвеевич! И у вас не дрогнет рука?..

Ребеко был дипломат. Он уже подписал приказ: строгий выговор. И если говорил сейчас о следственных органах, то с единственной целью: дать Титовой глубже прочувствовать ее ошибку, чтобы раз и навсегда запомнила — оставлять тяжелого больного на медсестру нельзя. Выхаживать его нужно врачу.

— Вы убедили меня, Пал Палыч. Да, пожалуй, передавать дело в прокуратуру не стоит. Учтем, что Наталья Николаевна — врач без году неделя и что ее ошибка — от недостатка врачебного опыта.

— И еще, — добавил Линько, — нужно учесть, что Наталья Николаевна вернулась позже в больницу. Санитарке не пришлось бежать к ней домой.

— Пал Палыч! — сверкнул глазами Ребеко. — Вы что, хотите, чтобы я объявил Титовой благодарность?

— Молчу, Яков Матвеевич, молчу.

— Идите в отдел кадров, — обратился Ребеко к Наталье, — и распишитесь под приказом.

2

Похоже, какой-то злой рок повязал Наталью с семьей Тереховых. И года не прошло, как приключилась сразу двойная беда — с дочерью и с матерью.

Необычной выдалась та зима. Уже и январь пришел, а морозов настоящих все не было. Снег выпадал, но ненадолго. Южные ветры приносили тепло, и снежный покров начинал оседать. Через день-два от него оставались лишь небольшие островки, похожие на выбеленную, но уже обветшалую овчину. Время от времени моросил дождь. Вода собиралась в выемках, откуда маленькими ручейками стекала в овраги.

Но вот на днях