темноте и свету, физиологию дальтонизма, явления цветовых теней и послеобразов, эффекты цветовых контрастов и сочетаний в ощущениях и в искусстве. Он ошибочно считал зеленый цвет сочетанием желтого и синего (на палитре художника они действительно так сочетаются, но при соединении синего и желтого цветов спектра получаются серый и белый). Он повторил многие эксперименты, описанные в книге Ньютона «Оптика» (1704), в нескольких случаях обнаружил результаты, отличающиеся от тех, о которых там сообщалось, и закончил тем, что обвинил Ньютона в некомпетентности и иногда в обмане.37 Он выступил против мнения Ньютона о том, что белый цвет — это композиция цветов, и утверждал, что их сочетание регулярно дает не белый, а серый цвет. Ни его современники, ни его преемники в области оптики не приняли его выводов. Они высоко оценили его эксперименты и отбросили многие из его теорий. В 1815 году Артур Шопенгауэр, восхищавшийся Гете как поэтом и философом, послал ему эссе, в котором умело защищал концепцию Ньютона о белом цвете как о композиции цветов; старик так и не простил ему этого. Всеобщее неприятие Farbenlehre усугубило мрачность его последних лет.

Человек, столь чувствительный к цвету, каким был Гете, не мог не быть очарован миром растений. В Падуе в 1786 году он был потрясен ботаническим садом; здесь была собрана более богатая и разнообразная коллекция, чем та, которую он когда-либо видел. Он увидел, как отличаются растения юга от растений севера, и решил изучить влияние окружающей среды на форму и рост растений. Он также никогда так глубоко не ощущал таинственную и непреодолимую способность природы развивать каждую форму с ее уникальным рисунком структуры, текстуры, цвета и линий из, казалось бы, простых и похожих семян. Какое плодородие и какая оригинальность! Но были ли какие-то общие элементы во всем многообразии особей и во всей эволюции органов и частей? Ему пришла в голову мысль, что все эти роды, виды и разновидности были вариациями основного архетипа; что все эти растения, например, образовались на основе некой фундаментальной и оригинальной — пусть даже воображаемой — модели, Urpflanze, или Первого растения, матери всех их. «Тот же закон» или теория, — писал он Гердеру, — «будет применим ко всему живому» — то есть как к животным, так и к растениям; они тоже являются вариациями на одну структурную тему.38 И как отдельный организм, при всей его уникальности, является подражанием первобытному архетипу, так и части организма могут быть вариациями одной фундаментальной формы. Гете заметил в Падуе пальметту, листья которой находились на разных стадиях развития; он изучил видимые переходы от простейшего листа к полному, величественному вееру; и у него возникла идея, что все структуры растения — за исключением оси, или стебля, — являются вариациями и стадиями листа.*

После возвращения в Веймар Гете опубликовал свою теорию в восьмидесятишестистраничной книге под названием «Попытка И. В. фон Гете, тайного советника герцогства Саксен-Веймарского, объяснить метаморфозы растений» (1790). Ботаники посмеялись над ней как над мечтами поэта и посоветовали поэту заняться своим ремеслом.39 Он поверил им на слово и изложил свои взгляды в поэме «Метаморфозы растений». Постепенно теория накапливала доказательства и сторонников. В 1830 году Этьен Жоффруа Сент-Илер представил эссе Гете Французской академии наук как работу тщательного исследования и творческого воображения, подтвержденную прогрессом ботаники.40

Применяя свою теорию к анатомии, Гете предположил (1790), что череп является разновидностью и продолжением позвонков, заключая в себе головной мозг, как позвоночник заключает в себе спинной мозг. Сегодня нет единого мнения по поводу этой концепции. Одно определенное и блестящее достижение в анатомии приписывается Гете — демонстрация межчелюстной кости у человека. (Это кость между челюстными костями, которая несет верхние резцы). Анатомы признавали наличие такой кости у животных, но сомневались в ее существовании у человека; открытие Гете сократило структурные различия между человеком и обезьяной. В письме из Йены Шарлотте фон Штайн от 27 марта 1784 года поэт провозглашает свой успех — влюбленный и ученый в одном лице: «Несколько строк моей Лотте, чтобы пожелать доброго утра…Я получил восхитительное удовлетворение. Я сделал анатомическое открытие, которое одновременно прекрасно и важно. Ты получишь свою долю в нем, но не говори об этом ни слова».41 О своей находке он сообщил в рукописной монографии, разосланной в 1784 году ученым разных стран и озаглавленной «Versuch, aus der vergleichenden Knochenlehre, dass der Zwischenknochen der oberen Kinnlade dem Menschen mit den übrigen Thieren gemein sei» («Попытка на основе сравнительной остеологии показать, что межчелюстная кость в верхней челюсти является общей для человека и высших животных»). Это был «первый из когда-либо написанных трактатов, который может быть правильно назван относящимся к области сравнительной анатомии, и, таким образом, он является важной вехой в истории этой науки».42 (Французский анатом Феликс Вик д'Азир опубликовал то же самое открытие в том же 1784 году).

В своем эссе Гете писал: «Человек очень близок к грубому созданию… Каждое существо — лишь тон, модификация в могучей гармонии».43 Как и многие ученые и философы до него, он считал человека частью животного царства и написал поэму «Метаморфозы животных». Но он не был эволюционистом в дарвиновском смысле этого слова. Следуя Линнею, он предполагал неизменность видов, поэтому его Urpflanze не было реальным примитивным растением, от которого произошли все растения, а лишь общим типом, модификацией которого были все растения. Гете, как и его современники Ламарк и Эразм Дарвин, не считал, что виды развиваются из других видов путем экологического отбора благоприятных вариаций.

Был ли Гете настоящим ученым? Не в профессиональном смысле; он был ревностным и просвещенным любителем, ученым между стихами, романами, любовными похождениями, художественными экспериментами и административными делами. Он использовал обширное оборудование, собрал большую научную библиотеку, проводил полезные наблюдения и тщательные эксперименты; Гельмгольц подтвердил фактическую точность объективных процессов и экспериментов, описанных Гете.44 Он избегал телеологических объяснений. Но профессионалы не принимали его как ученого, поскольку смотрели на него как на дилетанта, который слишком доверял интуиции и гипотезам. Он слишком быстро переходил от одного предмета или исследования к другому, касаясь каждого из них в какой-то особой точке, и нигде, кроме оптики и теории цвета, не достиг обзора всей области. Но было что-то идеальное и героическое в его разнонаправленном и полиморфном упорстве. Эккерман сказал в 1825 году: «Гете через несколько лет исполнится восемьдесят лет, но он не устает от поисков и экспериментов. Он всегда находится на