Взгляды Гете на бессмертие зависели от его лет. 2 февраля 1789 года он писал Фридриху цу Штольбергу: «Со своей стороны я более или менее придерживаюсь учения Лукреция и ограничиваю себя и все свои надежды этой жизнью». Но 25 февраля 1824 года он сказал Эккерману: «Я ни в коем случае не откажусь от счастья верить в будущее существование; более того, я бы сказал вместе с Лоренцо Медичи, что те, кто не надеется на другую жизнь, мертвы даже в этой»; а 4 февраля 1825 года: «Я придерживаюсь твердого убеждения, что наш дух — это нечто совершенно неразрушимое».67 Он читал Сведенборга, принял концепцию сферы духа,68 и играл с надеждами на переселение. Он изучал Кабалу и Пико делла Мирандолу и даже иногда составлял гороскоп.69 С возрастом он все больше и больше признавал права веры:

Строго говоря, у меня не может быть никакого знания о Боге, кроме того, которое я получаю из ограниченного видения моих чувственных восприятий на этой единственной планете. Такое знание — это фрагмент фрагмента. Я не допускаю, что это ограничение, применимое к нашему наблюдению за природой, должно быть применимо и при осуществлении веры. Наоборот. Вполне возможно, что наше знание, неизбежно несовершенное, требует дополнения и совершенствования через акт веры.70

В 1820 году он пожалел, что написал в юности мятежного «Прометея», так как молодые радикалы того времени цитировали его против него.71 Он отвернулся от Фихте, когда Фихте обвинили в атеизме.72 «Наш долг, — считал он, — говорить другим не больше, чем они способны воспринять. Человек постигает только то, что ему по силам».73

Как и его взгляды на религию, его представление о морали изменилось с возрастом. Полыхая юношеской энергией и гордостью, он воспринимал жизнь исключительно как театр для саморазвития и демонстрации. «Это стремление как можно выше поднять пирамиду моей жизни, основание которой было дано и создано для меня, перевешивает все остальное и едва ли допускает минутный рецидив».74 Мы видели, как в ходе этого процесса он ранил несколько нежных душ. По мере того как он взрослел, занимая политические посты, он понимал, что человеческая жизнь — это процесс сотрудничества; что человек выживает благодаря взаимопомощи, и что действия, направленные на себя, хотя и остаются основной силой, должны быть ограничены потребностями группы. Фауст в первой части — воплощенный индивидуализм; во второй части он обретает «спасение» душевного здоровья, работая на общее благо. Вильгельм Мейстер в Lehrjahre стремится к самообразованию и саморазвитию, хотя по своей природе и воспитанию он часто помогает своим товарищам; в Wanderjahre он стремится к счастью общества. Гете отмахнулся от требования любить своих врагов, но он дал благородное определение благородству в одной из своих величайших поэм:

Edel set der Mensch, Hülfreich und gut. Denn das allein Unterscheidet ihn Von alien Wesen Die wir kennen. Denn unfühlend 1st die Natur: Es leuchtet die Sonne Ueber Bös' und Gute, Und dem Verbrecher Glänzen, wie dem Besten, Der Mond und die Sterne. Wind und Ströme, Donner und Hagel, Rauschen ihren Weg, Und ergreifen Vorübereilend, Einen und den Andern…. Nach ewigen, ehrnen, Grossen Gesetzen Müssen wir Alle Unseres Daseins Kreise vollenden. Nur allein der Mensch Vermag das Unmögliche; Er underscheidet, Wählet und ricbtet; Er kann dem Augenblick Dauer verleihen. Er allein darf Den Guten lohnen, Den Bösen strafen, Heilen und retten, Alles Irrende, Schweifende Nützlich verbinden. Der edle Mensch Sei hülfreich und gut. Пусть человек будет благородным, полезным и добрым. Ибо только это отличает его от всех известных нам существ. Природа весьма бесчувственна: Солнце светит на низких и добрых; А на нарушителей закона Сияют, как на лучших, Луна и звезды. Ветры и потоки, гром и град, Ревут на своем пути, И хватают, и мечут перед собой Одно за другим. По вечным, железным Великим законам Должны мы все,