…Да, заговорил о Светлане. Может, неспроста? У Григорьева все неспроста. Наверное, написала-таки Наташа, подруги же…

Машина катила по заводским асфальтированным дорогам, пустынным в этот ранний час, объезжая громады мартеновских цехов. Вдали на чистом, по-утреннему сумеречном небе отчетливо проступали чуть подсиненные из-за расстояния короны доменных печей. Было еще так рано, что лишь редкие непоседы шагали по стальным пешеходным мостам. Главный же поток рабочих дневной смены заполнит все пути к цехам не раньше чем через час. Середин заметил, что у сидевшего впереди Григорьева плечи едва уловимо напряглись, он сел прямее и чуть пригнул голову, всматриваясь через ветровое стекло в проносившиеся мимо кирпичные, потускневшие от времени здания цехов. Меркулов с оживленным лицом поворачивался то к левым стеклам около себя, то к правым, наклоняясь, стремясь рассмотреть здания от цоколя до кровли.

Еще один поворот — и машина подкатила к зданию конторы доменного цеха. Здесь между высокой стеной многоэтажного дома конторы, примыкавшего к еще более высокому зданию воздуходувки, и выстроившимися в ряд грязновато-сизыми доменными печами, было совсем сумеречно, как в горном ущелье ранним утром, пока солнце не выкатится из-за хребтов. Вышли из машины, потоптались у дверей в здание, разминая ноги, и двинулись вслед за Григорьевым, решительно зашагавшим к домнам. Ему незачем было спрашивать, куда идти, он прекрасно помнил расположение печей и знал аварийную печь — шестую.

Григорьев шел молча, закинув руки за спину. У шестой печи остановился, поднял голову, разглядывая порванные трубопроводы. На обочинах железнодорожных путей кое-где еще лежали прибранные со шпал обломки конструкций и осколки огнеупорного кирпича. Середину бросилось в глаза, что и около других печей был свален в кучу и запорошен темной пылью железный лом — куски рельсов, обрезки углового железа, скрапины и другой металлический хлам, скопившийся здесь с прошлого года и давно примелькавшийся глазу.

— Прибрать все надо, — машинально сказал он, — горновых свободных от смены завтра попросим…

Григорьев оторвался от созерцания домны, мельком оглядел территорию доменного цеха вдоль далеко тянувшегося ряда печей и, не сказав ни слова, опять поднял голову, принялся разглядывать поврежденные конструкции. Середину стало неловко: зачем-то заговорил об уборке территории, будто его и не интересует состояние печи. Меркулов понимающе наклонил голову, как бы поддерживая Середина.

— Еще будет время заняться порядком на территории, — сказал он.

Середин с благодарностью посмотрел на него. Меркулов понимал его состояние — и на том спасибо.

— Поднимемся на печь, — предложил Григорьев и впервые с тех пор, как они вышли из машины, взглянул на своих спутников.

Середину показалось, что в глазах Григорьева светится какая-то искорка, которой прежде не было заметно.

На литейном дворе они обошли темную, безжизненную печь. К ним приблизился располневший, с приветливо светившимся лицом мастер Бочарников. Он работал еще в то время, когда Григорьев был начальником доменного цеха. Бочарников поздоровался со всеми, Григорьев, мягко улыбаясь, пожал ему руку.

— Как, Борис Борисович?.. — спросил Бочарников, видно, относя свой вопрос к состоянию печей. Он не отрывал вопрошающего взгляда от лица Григорьева, и Середин заметил боль в его глазах.

У другого Григорьев, наверное, спросил бы, что имеется в виду, не терпел неясно сформулированных, неизвестно что обозначавших вопросов, но Бочарникова пожалел, в краску вгонять не стал.

— Будем работать, Ксенофонт Иванович, — ответил Григорьев.

Говорил он суховато и смотрел на мастера по-григорьевски строго, а круглое полное лицо Бочарникова сияло таким ясным светом, что и Середин, и Меркулов — оба непроизвольно заулыбались. Неизвестно, что могли означать слова Григорьева, и разгром на печи был уж очень велик, но вот же мастер сразу уверовал в силу григорьевских слов. Да, Григорьев…

— Пришли мне плавильные журналы всех печей, — попросил он Середина. — В твой кабинет. А вы, — он повернулся к Меркулову, — выясните к концу дня, каково положение в сталеплавильных и прокатных цехах, а вечером или завтра утром отправитесь самолетом по своему маршруту на Юг. — Григорьев помолчал. Меркулов не уходил, видел, что Григорьев еще не кончил давать свои инструкции. — А заодно, — продолжал тот, — выясните, что с литейной машиной… — Помедлил и добавил: — Вы должны помнить, в связи с копией моего письма, которую вы мне демонстрировали, если не ошибаюсь, в феврале.

— В конце февраля, — деловито уточнил Меркулов.

Григорьев пристально глянул на него, наверное, вспомнил, как Меркулов пытался вывести его «на чистую воду». Но лицо у Меркулова было бесстрастным, знал, когда можно говорить Григорьеву неприятные вещи, а когда следует держать себя в узде.

Середин следил за ними обоими и усмехался про себя: придворные слуги королевы Черной Металлургии… Ох уж этот этикет! Он сам никогда не был силен в таких делах и не раз терпел из-за этого невзгоды. Помнится, когда-то давно, обиженный на Григорьева, тянувшего с назначением его на должность инженера в этом же доменном цехе, поддался чувствам и наговорил начальнику цеха неприятных слов. Сколько у него тогда было энергии, сколько планов изменить организацию труда в доменном цехе, конечно, если дадут волю… Многое из этих планов оказалось впоследствии фантазией, он просто недостаточно знал заводскую жизнь. С годами пришли и опыт, и знания, появились реальные планы, которые он начал осуществлять еще под началом Григорьева, а позднее, когда тот стал директором, — самостоятельно, на свой страх и риск…

Григорьев окинул Середина обычным своим, скучным взглядом. Середин прекрасно знал, что означает этот взгляд — хочет создать у собеседника впечатление, что ему безразлично происходящее рядом с ним, хотя на самом деле было совсем не безразлично.

— Я прошу тебя, — начал Григорьев, — как только уладишь текущие дела в цехе, пройди вместе с Сергеем Ивановичем, — Григорьев глазами указал на Меркулова, — по всем другим цехам, покажи завод. Ты всегда был в курсе заводских проблем.

Середин усмехнулся про себя. Как же хорошо знает он Григорьева! В свое время тот хотел назначить его главным инженером, будучи сам директором, считал, что Середин ориентирован в делах завода в целом. Середин воспротивился, у него хватало незавершенных замыслов и в доменном цехе. Только его упорство и спасло от должности главного. Спроста ли и сейчас Григорьев вспомнил о знании им заводских проблем?

Но сейчас на заводе главным инженером Ковалев, лучшего и не найти. Только он один и мог противостоять текучке и неграмотной эксплуатации завода. Пока Ковалев не слег, Середин не раз с его помощью доказывал директору необходимость проведения технических улучшений и профилактических ремонтов. Да, сейчас нечего опасаться назначения главным, Григорьев сам прекрасно