Каким принципом он руководствовался при выборе иллюстраций, остается непонятным. Несмотря на то что в архиве был список фотографических материалов (один – написанный рукой самого Успенского в его многочисленных докладах; другой – печатный, составленный и подписанный Ф. Μ. Морозовым, вероятно, в 1917 г.)[561], почему-то были выбраны в основном видовые фотографии. «Они были выбраны мною из богатого запаса фотографий, снятых Ф. И. Успенским во время его пребывания в Трапезуйте в 1916 г. и 1917 г. Некоторые снимки были любезно предоставлены мне Ф. Μ. Морозовым, одним из участников Трапезунтской экспедиции», – писал С. А. Жебелёв во вступлении к «Очеркам»[562].

Вероятно, доклады Ф. И. Успенского, сделанные в Обществе древней письменности, Русском императорском археологическом обществе, Московском археологическом обществе, сопровождались показом иллюстраций. Между тем при внимательном прочтении создается впечатление, что большинство фотографий действительно служат иллюстративным материалом к «Очеркам». Это подтверждается и материалами отчетов[563].

Например, один из списков иллюстративных материалов приводится в СПбФ АРАН. Ф. 169. Оп. 1. Д. з Л. 4. В одном из своих отчетов Ф. И. Успенский подчеркивает, что «откладывает подробности для другого случая, когда к описанию можно будет применить фотографические снимки, рисунки и эскизы отдельных сооружений», а сейчас планирует ограничиться «общими выводами»[564].

Примерный список иллюстраций, возможно, уже к книге, приведен также в Ф. 116. Оп. 1. Д. 272. Представлен также конспект доклада, сделанного Ф. И. Успенским в РАО 2 ноября 1916 г., под названием «Христианские древности Трапезунта». Списки фотографий, составленные Успенским и Морозовым, примерно совпадают. Однако некоторых материалов недосчитываемся. При попытке реконструкции архива Трапезундской экспедиции пока можно решить не все вопросы: например, в фонде Византийской комиссии, куда была передана большая часть документов экспедиции после смерти Успенского, есть список, где в наличии значатся четыре акварели Н. К. Клуге под пунктом 12 и акварель, изображающая одну только дворцовую церковь, под пунктом ίο[565]. Какие это были акварели, из первой или второй экспедиции, – неизвестно, они упомянуты и в нынешней описи. В старой описи Трапезундской экспедиции[566] в деле 13 значится даже восемь акварелей Н. К. Клуге вместо четырех, среди которых «две фигуры», «голова Богоматери», «изображение апостола», «фигура в царском облачении». Имеются все основания предполагать, что «фигура в царском облачении» могла быть ктиторской фреской из Дворцовой церкви[567] (рис. 29-32С). Позднее опись была переделана, в 1983 г. Куда делись некоторые акварели, остается неясным. Некоторые противоречия можно было бы объяснить неподготовленностью архивиста (так, например, фотографии рукописи на древнем греческом звучат как «фотографии рукописи на древнем языке» – Ф. 169. Оп. 1. Д. 19.), однако список фотографий, на которых дворцовая церковь подписана именно как церковь Св. Евгения, подписан рукой Ф. Μ. Морозова, что придает сведениям оттуда большую достоверность[568]. В фонде отсутствуют две из указанных акварелей в Отчете (в отношении которых Успенским в «Известиях Академии наук» было сказано, что он их получил), которые есть в описи Византийской комиссии, но напротив них чьей-то рукой указано, что их недосчитались; а также на с. 150 «Очерков» Ф. И. Успенский жалуется на недостаток «копии, сделанной художником Н. К. Клуге». Таким образом, некоторые акварели из первоначального списка работ экспедиции отсутствуют, но поступали ли они в архив из Византийской комиссии или исчезли по какой-то причине после (или вовсе не были переданы сотрудниками экспедиции даже в Византийскую комиссию), выяснить пока не представляется возможным.

О дворцовой башне и ее росписи, впрочем, 28 сентября 1922 г. руководитель экспедиции делал отдельный доклад в Обществе древней письменности: «Кремль Трапезунтский. Северная башня, ея роспись»[569]. В докладе Ф. И. Успенский также подчеркивал «исключительное положение кремля во время турецкого господства в Трапезуйте» и «недоступность его для местных греков», чем, видимо, он объяснял некоторую сохранность стен и построек. Рассказывал о росписи подробно, сравнивая две башни – колокольню Св. Софии и Дворцовую церковь. Опять приведен список фотографий, которые, вероятно, ученый демонстрировал в ходе доклада: «1) Вход в Кремль. 2) Башни и стены. Кула Иоанна. 3) Царская дорога. 4) Дворцовые постройки. 5) Постройки дают много сохранности. 6) Сев[ерная] башня. Ея особенности. 7) Головное изображение. Головной убор»[570].

Очень жаль, но некоторые материалы, возможно, были потеряны: так, в деле фонда Трапезундской экспедиции значатся отсутствующими некоторые листы (какие – непонятно: указано просто несовпадение количества страниц). Дату и причину их исчезновения, а также то, что на них изображено, установить по делу фонда невозможно.

Трапезундский кремль занимал значительное место среди вопросов исследований[571]. Как писал Ф. И. Успенский, «Трапезунтский акрополь или кремль представляет собой небольшую и неровную площадь пространством не больше полутора десятин, окруженную стенами и глубоким рвом. В турецкую эпоху он пользовался тем преимуществом, что в нем разрешалось пребывание исключительно или для наследника престола, или для генерал-губернатора, не допускалось ломки прежних зданий и перестройка их и доступ в него был закрыт для местных обывателей и для иностранцев. Как мы видели выше, здесь в одной из башен, обращенных в церковь, найдены остатки фресковой живописи, в которой мы имеем основание усматривать изображение основателя империи, царя Алексея, а в надписи память о родоначальниках династии великих Комнинов»[572].

Однако, поскольку «зимой наступили такие события, которые заставили русскую армию эвакуировать занятую область», «археологическое исследование акрополя, требовавшее раскопок, не удалось, и я ограничиваюсь здесь наблюдениями, внесенными в дневник от августа 1917 г. и сентября[573] для больших надежд на важные находки»[574]. Академик был уверен, что «некоторые наблюдения над развалинами могли бы, однако, дать ключ к необходимости дальнейших расследований. Если смотреть с С[евера] на Ю[г] от дворцовой церкви, перед вами стены и террасы, но ближе к церкви – фундамент квадратной постройки, где сохранился вход на стену, откуда открывался вид на гору Митры, имеющую особенную важность в изучении древностей Трапезунта. Поблизости от дворцовой церкви по западной стене видны 4 арки, здесь было больше зданий, и в восточном направлении арок – пилоны, в которые можно предполагать устои крыльца, по которому поднимались во дворец. Так как Кремль представлял неровную площадь, а подъем по направлению к югу, то в нем устроены были три террасы постепенно поднимающиеся. Ближайшие к церкви остатки с большой залой и арками привлекают особое внимание»[575].

В черновиках Ф. И. Успенский также упоминает, что за недостатком времени и невозможностью провести раскопки в Кремле в 1918 г. из-за изменившейся международной обстановки, для написания «Очерков» ему приходится руководствоваться исключительно записями, сделанными в сентябре 1917