и восточными языками. К тому моменту уже бывший городской голова караим Кефели вспоминал, как Крымский, посиживая с ним на веранде трапезундскими вечерами, интересовался караимским языком: «Почти ежедневно после обеда приходил к нам тюрколог профессор и академик новой украинской академии – Крымский, с которым мы взбирались на площадку крыши нашего домика <…>. Академик Успенский посвятил русских трапезундцев в греческий и до-греческий его периоды, а академик Крымский дополнял эту историческую быль края турецким периодом, связывающим древнейший город с его настоящей русской оккупацией, в которой играли роль и мы. Сухонький старичок лет шестидесяти, очень скромный и тихий профессор Крымский был интересным рассказчиком и тонким знатоком тюркских языков. Он очень интересовался особенностями караимского языка, джеготальского наречия, самого древнего из тюркских языков современности. В караимском языке (особенно литовских караимов) сохранились черты языка половцев, фактически уже исчезнувшего. Даже у крымских караимов еще полностью сохранились древние тюркские названия дней недели и некоторые названия месяцев, теперь уже у всех тюрков-мусульман под влиянием ислама замененные арабскими. <…> Все это интересовало профессора Крымского, который все записывал. Жена моя, потчивавшая нас чаем, принимала близкое участие в этих беседах, так как лучше меня знала караимский язык и особенно много знала пословиц»[544].

Кроме работы над описанием архива, ради которой он и был приглашен в Трапезунд, А. Е. Крымский, как видно из его писем, много ездил по окрестностям, однако достаточно информации о его поездках не сохранилось. Еще в письме от 14 июля 1917 г. Крымский напишет сестре: «Занятия мои в церковном архиве приходят к концу. Архив, несомненно, – мерзкая, гнусная дыра. Блох частию истребили[545], но вонь и сырость остались. К счастью, 1-го августа конец работе в архиве, и далее я работаю самостоятельно, как хочу: буду ездить по окрестностям и собирать материалы»[546]. Следовательно, почти весь август был предоставлен его собственным занятиям. «Моя командировка, т. е. оплачиваемая служба, кончается здесь 1 августа. Далее мне денег платить не будут, но я проживу здесь весь август уже на свой счет», – уточнял Крымский в одном из писем к сестре[547].

«Мое пребывание в Трапезунде дало мне массу впечатлений, выразившихся даже стихотворно[548]. Напечатаю новый цикл в марте, в одном из журналов. Важнее же всего – чисто ориенталистические впечатления. Кое-что я набросал в виде докладов, к[ото]рые прочту в Археологическом] Об-щ[ест]ве, а потом, конечно, напечатаю»[549], – писал он уже В. Ф. Минорскому 20 октября 1917 г. Исполнились эти планы или нет, пока выяснить не удалось.

§ 2.4. Судьба рукописей, вывезенных из Трапезунда, и Русский археологический институт в Константинополе

Письмом от 24 июня 1920 № 141 в Академию истории материальной культуры Ф. И. Успенский свидетельствовал об обстоятельствах лишения имущества Русского археологического института в Константинополе[550], который ему пришлось покинуть «с небольшим чемоданчиком, заключавшим в себе часть архива и некоторые предметы изучения»[551]:

«Прежде всего позволяю себе обратить внимание на условия, при которых произошла эвакуация русских учреждений из К-поля в октябре 1914 г., после разрыва мирных сношений с Турцией. В моем распоряжении была одна сумка, чтобы ликвидировать вопрос с библиотекой, с музеем, архивом и ценностями Института, причем мне предоставлена была возможность взять с собой столько багажа, сколько в крайнем случае мог нести на себе. Поэтому почти все нужно было оставить на месте, передав, правда, дом игнатьевскому послу, который оказался заложником Русского подданства перед турецким правительством. Несколько ценных предметов музея передано в консульство, акты на земельные участки оставлены в отделении Русского для внешней торговли банка, остальные суммы, именно несколько ценных бумаг передано в посольство, наконец, часть архива уложена была в чемодан и взята с собой. Легко понять, что я в высшей степени заинтересован тем, чтобы при наступлении благоприятных условий для возвращения в К-поль, если только удастся мне дожить до той поры, я был в состоянии выяснить перед правительством указанные выше обстоятельства и поставить его в возможность снова возвратить те ценности (библиотека, музей, рукописи и археологические предметы), стоимость которых было бы трудно выразить в цифрах. После эвакуации обстоятельства сложились таким образом, что мне по моим отношениям к Академии наук предстояло жить в Петрограде, а ученый секретарь Панченко оставлен до 1917 г. в Одессе, где местный суверенитет предоставил для бюро Института комнату, в которой складывались получаемые из разных учреждений книги и хранилась часть вывезенных из К[онстантино]поля архивныхдел»[552].

Вопрос возвращения рукописей неоднократно поднимался. Вопрос с вывезенными арабскими рукописями удалось решить, но гораздо позже, когда Ф. И. Успенского уже не было в живых. В Турции о вывезенном имуществе прекрасно помнили: в 1924 г. Н. К. Клуге сообщает Успенскому, что «директор Оттоманского музея Халиль-бей прекрасно осведомлен о русских экспедициях в Трапезунд и вывезенных оттуда книгах, доставшихся туркам в Батуме, откуда не были вывезены русскими. Трапезунтский митрополит давно уже проживает в Констан[тинопо]ле»[553]0.

В 1930-х гг. рукописи были отданы турецкому правительству в обмен на часть имущества Русского археологического института в Константинополе[554], которая до этого времени находилась в Оттоманском музее в Турции[555] и оценивалась по тем временам до 300 000 рублей[556]: книги, археологические предметы (в том числе монеты). В специально созданной по этому вопросу Комиссии о Константинопольском археологическом институте[557] решался вопрос о том, чтобы возродить учреждение[558].19 декабря 1925 г. рукописи из Трапезунда еще находились в Батуми и Азиатском музее[559].

Таким образом, анализ имеющихся документов из разных архивов, как русских, так и зарубежных, показывает, что большая часть собранных русскими рукописей была возвращена обратно в Турцию, за исключением тех, которые были утеряны в Батуми в силу недоразумений[560]. Что касается тех рукописных фрагментов, которые обнаружены недавно в архиве академика А. Е. Крымского И. В. Зайцевым, то способ их попадания в руки исследователя (были ли они куплены или откуда-то по каким-то причинам изъяты), как это часто бывало в военное время, выяснить либо вовсе невозможно, либо на данный момент затруднительно.

Глава 3

Результаты. Памятники, описанные экспедицией

§ 3.1. Акрополь. Стены и башни

Часть тем, выбранных экспедицией для изучения, осталась неразработанной. Даже иллюстрации для «Очерков» Ф. И. Успенского подбирал С. А. Жебелёв, не имевший отношения к исследованиям в Трапезунде в 1916-1917 гг.