С чего бы мне вообще испытывать какие-то неприязненные чувства? Да, у Джеймса была невеста и он был в нее влюблен. Это логично. Это разумно и правильно.

Я-то почему так волнуюсь, словно это для меня важно?

– Но сейчас я вспоминаю все, что случилось, что чувствовал тогда… и понимаю, что это была лишь привязанность, а не любовь. Привязанность, из которой вырастают крепкие браки.

– Что же вырастает из любви? – не смогла не поинтересоваться я.

– Не знаю, – ответил Джеймс. – Боюсь, что я никогда не любил по-настоящему. А книги говорят, что из любви обычно вырастает трагедия.

– Книги говорят про “долго и счастливо”, – заметила я. – Но мужчины обычно читают другие истории.

Джеймс кивнул. Кажется, ему тоже было не по себе от того, что разговор вывел нас на достаточно зыбкую почву, и нужно было как-то выбираться на сухую твердь.

– Надо же, – улыбнулся Джеймс. – Мы начали с того, почему синскую болотную нельзя гладить по голове. И дошли до того, какие книги читают мужчины.

– Любишь читать? – спросила я, радуясь, что теперь не нужно говорить о любви, прошлом и будущем.

Возможно, нет никакого будущего. Все, что у нас может быть – это “сейчас”, пронизанное последними лучами уходящего солнца.

– Как раз недавно взялся за “Метафизику зельеварения”, – сообщил Джеймс, и я кивнула: слышала об этой книге много хороших отзывов, но не купила – мать сказала, что надо думать о скорой свадьбе, а не о книгах. – Если хочешь, поищем ее в здешней библиотеке.

Глава 8

Утром я проснулась от того, что крыло затекло.

Я шевельнулась, встрепенулась, пушась и переминаясь с лапы на лапу. Библиотека казалась бескрайним миром, книжные шкафы возвышались горными хребтами. Стол лежал, как деревянная равнина.

– Госпожа сова? – испуганно окликнул тощий сыч, выглядывая из книг на одной из полок.

– Угу, – кивнула я, возвращаясь обратно в человеческий облик. Вернулось привычное зрение вместо черно-белого совиного, предметы приняли нормальный вид, и я принялась разминать затекшую руку.

Пятно проклятия цвело на ней пышной розой. Ладно, дракон дал клятву, и он хочет жить. Значит, проклятие будет снято, нужно только подождать.

А пока ждешь, надо заниматься важными делами. Созданием зелий, например.

Покинув библиотеку, я вернулась в ту комнату, которую выделили мне, умылась и переоделась и пошла в столовую. Персиваль уже раскладывал по тарелкам яичницу с беконом и на мой вопросительный взгляд ответил:

– Нет, я не прислуга в этом дворце. Но у меня нет доверия его хозяевам. Так что готовить для вас буду сам.

– Послушай, а как же так получилось, что ты… – я пощелкала пальцами, пытаясь подобрать нужное слово. – Что ты вообще жив? Ведь Джеймс наложил чары, которые не дали бы тебе покинуть дом. Ты не смог бы выйти за двери!

Голем поставил передо мной стакан свежевыжатого сока и ответил:

– Дома больше нет, чары разрушены и я свободен.

– Значит, можешь вообще уйти? – спросила я. – Ты же не раб, ты свободен.

– Теперь могу, да, – согласился Персиваль. – Но не хочу. Можно сказать так: я благодарен господину Эвиретту за восстановление и перенастройку. И готов помогать ему, пока вы оба в беде.

Я невольно поежилась – вспомнилось, как убегала от Персиваля по лаборатории.

– А как вообще живут големы? – поинтересовалась я. – Вас передают от одного хозяина к другому?

Персиваль улыбнулся. Опустился за стол, взял вилку.

– Бывает и так. Бывает, что я сам выбираю, кому служить. Я вольное копье, так это называется.

Вольное копье, надо же. Как рыцари в древние времена, которые продавали свои услуги всем, кто готов заплатить. Сегодня один хозяин, завтра другой – и вот ты уже сражаешься против первого.

– Лучше бы ты был межевым рыцарем, – сказала я. – Они сражаются не за тех, кто платит, а за справедливость. И у них есть честь.

Голем пожал плечами.

– Возможно, однажды так и будет. Пока честь и справедливость для меня лишь слова. Я понимаю их суть, но мне нечем их принять.

– А тебе хотелось бы получить душу? – живо поинтересовалась я. – Это вообще возможно?

Персиваль тонко улыбнулся – узкие губы едва заметно дрогнули, ресницы шевельнулись.

– Душа живет в живой плоти, а не в глине, – ответил он, и я готова была поклясться, что в его голосе слышно сожаление. – Мне достаточно разума. К тому же, как я вижу, иногда люди живут и без души, и без разума – и довольно неплохо живут.

Я не могла с этим не согласиться.

После завтрака я пришла в лабораторию, надела халат и шапочку и, пройдя к рабочим столам, увидела, что Джеймс и Эдвин заняты делом. Перед ними бурлила перегонная установка, и капли, которые собирались из нежно-зеленого пара, были кроваво-красными. От них так и веяло опасностью.

– Что это? – поинтересовалась я. – Змеиный пот, судя по пузырькам?

Змеиный пот был зельем, которое использовалось в медицине. Оно примораживало все процессы в человеческом организме: дай его тяжело раненому и сумеешь довезти его до больницы.

Побочек, правда, было столько, что Змеиный пот почти не употребляли. Разве что в критических случаях.

– Не совсем, – задумчиво проговорил Джеймс. Я готова была поклясться, что он даже не понял, что это я заговорила с ним – настолько был увлечен работой. – Мы пытаемся его немного улучшить, Эдвин считает, что добавление прописи Коули может…

Послышался негромкий хлопок, и перегонную установку заволокло дымом. Эдвин постучал волшебной палочкой, убирая осколки, и сказал:

– Не может. Что ж, мы хотя бы попытались.

Он держался так, словно сам себя назначил главой лаборатории – выглядело самоуверенно, конечно, но я успела убедиться, что этот юноша хороший зельевар.

Интересно, что в нем осталось после ухода беса? За чем так пристально наблюдает Ширан?

– Вы хотя бы завтракали? – спросила я.