– Я ее знаю, – говорит Гвен. – Она заняла первое место на Skate America несколько лет назад. В фигурном катании.

Это правда. Я помню тот чемпионат. Был дождливый день, и я много плакала, потому что не могла участвовать в соревнованиях. Из-за него. Он долго готовил меня к этому дню, вложил всю свою энергию в мое выступление, чтобы потом сломить меня и получить удовольствие от моих страданий. Это был чистый психологический террор: сначала он вознес мои надежды до небес, а затем разрушил их в высшей точке. Думаю, все началось именно в тот год. В мою жизнь ворвался ад на земле. Бесшумно и мрачно, на черных когтях, готовый впиться в мою душу и разорвать меня на части.

– Джон Питтерс… – бормочет Леви, отправляя в рот остатки бургера и размышляя. – Я уже сто лет ничего о нем не слышал. Раньше он был настоящей медийной персоной.

– Точно, – Эрин кивает в знак согласия, потирая веснушки на переносице. – Раньше он постоянно занимал первые места. Когда еще сам выступал. Помню, я всегда болел за него в детстве, когда по телевизору показывали чемпионаты.

Гвен кивает:

– Не знала, что он теперь тренер.

«А я знала».

Меня пробирает ледяной озноб. Не могу заставить себя посмотреть на экран Гвен. Мне ясно, зачем Джон снова пробирается в СМИ. Именно с Кайей. Он заинтересован не в рекламе своей новой бегуньи, а в…

Он хочет досадить мне. Хочет, чтобы я увидела эту статью. Даже сейчас, когда между нами тысяча миль, он не останавливается. Он просто не оставляет попыток унизить меня, где бы я ни была. В этот момент я бы отдала все, чтобы сказать, что у него ничего не вышло. Что он проиграл. Но, к сожалению, это не так. Одним-единственным поступком ему удается вновь открыть рану, которая так великолепно заживала в последние дни. Беспощадно и холодно. Чудовище под человеческой маской.

Меня охватывает паника. Что, если он меня найдет? Что, если станет известно, что я тренируюсь в «АйСкейт»? Это лишь вопрос времени, когда это станет достоянием общественности. Самое позднее – на первом же соревновании. Джон, он… он же может одним хитрым ходом вырвать у меня новую жизнь. И он это знает.

По закусочной разносятся первые звуки мелодии, которые выводят меня из состояния шока. Я моргаю, и зрение медленно проясняется. Передо мной появляется Леви, а затем и профиль Эрина, которому тот по-дружески вытирает кетчуп и убирает одинокий кусочек жареного лука из уголка рта. Гвен как раз собирается положить телефон обратно в карман.

Песня звучит из музыкального автомата, и я знаю ее слишком хорошо. Я знаю слова наизусть. Это «The Sound of Silence» группы Simon and Garfunkel.

Стук сердца отдается в груди и в горле появляется комок. Я оборачиваюсь к музыкальному автомату и вижу Нокса, который идет по проходу обратно к своему столику. Его взгляд устремлен прямо на меня. Я не могу отвести глаз, поэтому именно Нокс прерывает зрительный контакт. Он снова садится рядом с девушкой, которая до этого что-то говорила ему на ухо. Несмотря на это, я все равно не могу на него злиться. Может быть, он, сам того не зная, этим простым поступком, поставив песню моей любимой группы, вывел меня из тьмы. Тьмы, которая иначе бы затянула меня неизвестно на сколько.

Она для меня не просто домработница

Нокс

Мои ботинки оставляют глубокие отпечатки на свежем снегу, когда я, с доской на плече, иду по трассе за нашим домом к хафпайпу. В считанные минуты синий небосвод вытеснил розовые полосы, оставшиеся после заката. В это время года темнота сменяет день так быстро, будто кто-то щелкает выключателем.

Меня здесь не должно быть. Не в это время суток, когда склон выглядит жутко пустым без других спортсменов. И уж тем более не после того, как я уже опрокинул несколько рюмок с Уайеттом и какой-то девчонкой, подругой его сестры. Где сейчас моя нынешняя спутница, я даже не знаю. Наверное, стоило бы ее поискать, но…

Ничего не могу с собой поделать. Я люблю тишину, которая встречает меня вечером на трассе. Прохладный воздух обволакивает меня, словно приветствуя старого друга, и шепчет, унося все дальше и дальше по склону. Кроме того, мне нужна ясная голова. Я думал, что смогу выбросить из головы лицо Пейсли, если напьюсь. Но с каждым бокалом становилось все хуже, а ее голубые глаза – все ярче.

Даже здесь, на свежем воздухе, лучше не становится. Цвет неба напоминает мне о ней. Это сводит меня с ума, потому что оно кажется таким чистым, а Пейсли… Какой бы ни была ее душа, она явно не чиста. То, как она себя ведет, стена, которую она выстроила вокруг себя, и синяки на ее лице говорят мне о том, что она, скорее всего, сломлена так же, как и я. Может быть, даже больше. И именно поэтому я должен выкинуть мысли о ней из головы. У меня и так хватает своего дерьма, от которого я никак не избавлюсь. Я не могу себе позволить беспокоиться еще и о ней. Я хочу, чтобы все было просто. Никаких сложностей. Секс, когда я этого хочу, без обязательств и лишней головной боли. Всего на одну ночь, а на следующий день все кончено. Пока что это всегда срабатывало. Конечно, бывали туристки, которые приставали ко мне и после. Но после их отъезда и нескольких отчаянных сообщений в Инстаграме все заканчивалось. Так оно и должно оставаться. Поэтому важно, чтобы я наконец выкинул Пейсли из головы.

Я останавливаюсь перед хафпайпом. Глупо и рискованно забираться на доску пьяным, но, честно говоря, мне плевать. Сейчас я просто хочу проветрить голову. Поэтому я опускаю доску, застегиваю крепления и делаю для разминки пару легких прыжков. После двух простых поворотов на 720º я замечаю пульсацию в венах. Тело требует большего. Больше адреналина, больше риска, больше высоты.

Когда я приземляюсь обратно на хафпайп после вращения и скатываюсь с Air-to-Fakie, я выхожу на позицию для следующего прыжка. Хоть я и нетрезв, но хафпайп четко вырисовывается в голове. Выполнение сложных трюков каждый раз дает мне мощный заряд, который наполняет меня эйфорией и заставляет забыть обо всем остальном. Так происходит и сейчас. Мое тело напряжено, я занимаю идеальную