намерения установить их. В марте 1585 году тосканский резидент в Париже Д. Бузини сообщал о прибытии русского посла толмача Петра Рагона (Рагуза) – очевидно, француза, жившего в России, для торговых переговоров. Вскоре в Москву вместе с Рагоном прибыл – уже к царю Фёдору Ивановичу – первый французский посол в России Франсуа де Карль.

Но ещё царём Иваном был основан порт Архангельск, через который позднее и пошла внешняя торговля России с Западом. Строительство города и порта при Михайло-Архангельском монастыре началось в 1583 году, и вначале он назывался Новые Холмогоры, или Новый порт. Почти сразу стало употребительным и название Архангельский город, с 1613 года принятое за официальное (отсюда и наименование его жителей – архангелогородцы).

С 1584 года многие иностранные купцы стали проводить лето в Архангельске, а затем поселились здесь со своими семьями, заводя дома и в Москве. Около 1585 года в Россию направился Мельхиор де Мушерон. Он намеревался принять участие в экспедиции Оливье Брюнеля для поисков северного пути в Ост-Индию и договорился встретиться с Брюнелем на побережье Новой Земли. Однако Брюнель утонул в Печоре, и де Мушерон зазимовал у Михайло-Архангельского монастыря. Позднее он и его брат Бальтазар де Мушерон активно торговали с Россией, Мельхиор даже выстроил в Москве дом. А в 1586 году впервые в устье Северной Двины вошёл французский купец Жан Соваж. Торговые связи Франции с Россией получали дальнейшее развитие.

Даже этот краткий очерк внешнеторговой и внешнеполитической стороны эпохи Ивана Грозного показывает, что уже тогда Россия входила в круг интересов Европы, и входила весомо. За влияние на Россию и в России уже начинали спорить, а в чём-то – и драться, ведя пока что, правда, лишь взаимные дипломатические и торговые интриги.

Эпоху Ивана Грозного (как, впрочем, и другие периоды русской истории до и после эпохи Грозного) нередко пытаются представить как время, когда над покорной и безгласной толпой «рабов» возвышался Царь-тиран, который мог творить, что пожелает, и творил, что пожелает. Однако реально тогда, и ранее, и позднее, жило и действовало русское общество, и его взаимодействие с высшей властью, включая самого царя, отнюдь не укладывалось в схему «тиран – рабы»…

Безусловно, царь – как крупнейший собственник, не был на стороне народа. Но русский народ в то время, когда централизация власти была для страны спасительной, выбирая между царём и боярами, выбирал сильного царя. И прежде всего на посадах Иван Грозный обретал массовую базу в своей борьбе с боярскими оппозиционерами.

Явно поддерживала Ивана и основная масса населения вновь присоединённых восточных территорий Казанского и Астраханского ханств. Недаром татарская конница проявила полную лояльность к Руси и царю в ходе боевых действий Ливонской войны…

За века раздробленности, удельного своеволия, набегов одних князей на других князей и ханов на ханов народы хорошо усвоили, что у семи нянек дитя без глазу. Единое государство, единая власть, единые законы, единая денежная и налоговая система – для всех народов новой Руси всё это было благом. Во всяком случае – благом по сравнению с былым удельным своеволием и княжескими междоусобиями, изнурительными прежде всего для народной массы как в городах, так и на селе. А также – и в бывших улусах бывших ханств.

Но что могло стоять тогда – при тогдашних коммуникационных возможностях и при огромных уже российских пространствах – за словами «централизация», «самодержавие», «единая власть»? Обычная скорость передачи информации – не более 100…130 километров в сутки даже на хорошо проезжих дорогах, а чаще всего – километров 50 и менее. Голубиная почта – это экстраординарный способ связи, а ординарный – верховые курьеры, которым только в один конец добираться от верховного управителя до управляемых не одну неделю. А затем – ещё не одну неделю от управляемых до верховного управителя.

Так что оперативные вопросы управления повседневной жизнью, не говоря уже о принятии военных решений, подданным Ивана Грозного, отделённым от него сотнями, а то и тысячами километров, приходилось решать самим, по собственному разумению. Уже одно это обстоятельство при его осмыслении позволяет понять, что без некой общей цели, без некоего всеобщего понимания простым народом необходимого для страны строя жизни, образа мыслей и действий стратегическое управление Россией из единого центра было бы невозможно. Иван Грозный мог управлять из Москвы всей уже необъятной Русью лишь в той мере, в какой Русь была согласна им управляться. И если иметь в виду толщу народной массы, то она управление царя Ивана принимала. У русского народа есть точное выражение «без царя в голове» – его фразеологические синонимы: «дубина стоеросовая», «дурак набитый», «пустая голова», «мякинная башка» и т.д. Так вот, говоря образно, при царе Иване Грозном русский народ имел царя в голове, и не потому, что страшился его, а потому, что знал: царь Иван – это голова. К тому же, говоря языком современным, «на местах» имело место и самоуправление – как законный элемент общегосударственной жизни.

Типичный портрет опричника: простая чёрная одежда, чёрный конь, у седла – метла, как символ выметания «злодеев», и собачья голова, как символ готовности рубить «собачьи головы» изменников. Есть, впрочем, и иное объяснение этой выразительной символики, но не в том суть. Суть в том, что даже в Новгороде Великом в годы опричнины были не только опричники-экзекуторы, но и опричники-администраторы, и опричники-купцы. «А съ опричничныхъ гостей… которые живутъ въ государевѣ опричнинѣ въ Новѣгороде на Торговой стороне… имати всякiя пошлины по сей уставной грамоте», – говорилось в Таможенной Новгородской грамоте 1571 года.

Это ведь тоже – «опричнина».

Да, через год после начала «опричнины» – в 1566 году, Иван умертвил двоюродного брата – Владимира Старицкого, которого подозревал в нелояльности. Владимир мог сбежать в Литву и Польшу, мог стать знаменем внутреннего заговора, но в любом случае был опасен для стабильности государства уже тем, что самим своим существованием и неопределённостью позиции давал боярству и полякам основания для интриг.

Точных сведений о том, как был убит Владимир, нет, бытующие версии различаются принципиально – от отравления до утопления, но сам факт устранения Владимира налицо, и понять здесь Грозного можно – риск смуты допустить было нельзя, она была бы губительна не только для царя, но и для Руси.

Несколько ниже мы обратимся к знаменитой переписке царя с ренегатом-«невозвращенцем» князем Курбским. Во втором послании Курбскому царь писал: «По божьему изволению с рождения был я предназначен к царству; и уже не вспомню, как меня отец благословил на государство; на царском престоле и вырос. А князю Владимиру с какой стати