Что же до режима «опричнины», то он был упразднён в 1572 году – когда основные задачи подавления владетельной оппозиции были решены. Но административный опыт «опричнины» использовался затем в общегосударственном строительстве. Показателен состав Боярской думы в первый после опричнины 1573 год. Дума состояла из 15 бояр и 6 окольничих.

Шестеро бояр – князья Ф. М. Трубецкой, С.Д. и П. Д. Пронские, Н. Р. Одоевский, В. А. Сицкий и боярин И. А. Бутурлин входили ранее в «опричнину», девятеро были «земскими»: князья И. Ф. Мстиславский, М. И. Воротынский, Н. Р. Юрьев, И. П. Шуйский, П. А. Булгаков, А. И. Ногтев, а также бояре П.В. и М. Я. Морозовы и И. В. Шереметев Меньшой. Все же шестеро окольничих – Н. В. Борисов, Д. А. Бутурлин, В. И. Умной-Колычев, В. Ф. Ошанин, князья Д. И. Хворостинин и О. М. Щербатый, ранее входили в «опричнину».

Фактически происходил когда отсев, когда – своего рода «ротация» кадров, но основной кадровый костяк системы государственного управления и до «опричнины», и во время «опричнины», и после «опричнины» составляли сотни и даже тысячи тех «государственных винтиков», о которых так хорошо сказал через триста с лишним лет после царя Ивана вождь народов СССР Сталин. На приёме в Кремле в честь участников Парада Победы 25 июня 1945 года Сталин произнёс тост, который необходимо приводить полностью – от точки до точки, потому что клеветники на Сталина уже много лет, выдернув из этого тоста одно слово – «винтик», заявляют, что простые люди были для Сталина всего лишь «винтиками», почему он их-де и «не щадил»:

Но вот что говорил Сталин:

«Не думайте, что я скажу что-нибудь необычайное. У меня самый простой, обыкновенный тост.

Я хотел бы выпить за здоровье людей, у которых чинов мало и звание незавидное. За людей, которых считают “винтиками” государственного механизма, но без которых все мы – маршалы и командующие фронтами и армиями, говоря грубо, ни черта не стоим. Какой-либо “винтик” разладился – и кончено.

Я подымаю тост за людей простых, обычных, скромных, за “винтики”, которые держат в состоянии активности наш великий государственный механизм во всех отраслях науки, хозяйства и военного дела. Их очень много, имя им легион, потому что это десятки миллионов людей. Это – скромные люди. Никто о них ничего не пишет, звания у них нет, чинов мало, но это – люди, которые держат нас, как основание держит вершину.

Я пью за здоровье этих людей, наших уважаемых товарищей!»

Крупнейший собственник и монарх собственников, царь Иван Грозный не смотрел и не мог смотреть на народную массу и на рядовых своих сотрудников так, как смотрел на них народный вождь товарищ Сталин. Однако история царствования царя Ивана позволяет понять, что значение активной массы и роль рядовых работников государственного аппарата в успешном управлении он сознавал вполне. Но так же он сознавал и роль верховного властителя. Он писал:

«…одно дело – спасать свою душу, а другое дело – заботиться о телах и душах многих людей: одно дело – отшельничество, иное – монашество, иное – священническая власть, иное – царское правление. Отшельничество подобно агнцу-беззлобному или птице…; …монахи же, хотя и отреклись от мира, но имеют уже заботы, подчиняются уставам…; …священническая… власть требует строгих запретов словом за вину и зло…; …царской же власти позволено действовать страхом и запрещением и обузданием, и строжайше обуздать безумие злейших и коварных людей… Если не будет единовластия, то даже если и будут люди и крепки, и храбры, и разумны, но всё равно уподобятся неразумным… если не подчинятся единой власти…»

Иван ссылался на апостола Петра, учившего: «Не как повелители пасите стадо, но будьте ему примером, пасите не с принуждением, но добровольно и не для корысти», и заявлял:

«Подданным своим воздаём добром за добро и наказываем злом за зло, не желая этого, но по необходимости, из-за злодейских преступлений их и наказание следует…»

Вышеприведённые цитаты взяты из первого послания Ивана Грозного своему бывшему сотруднику и подданному, а к тому времени – изменнику Андрею Курбскому, сбежавшему в Польшу. Их полемическая публицистическая переписка стала в истории знаменитой, и пора сказать о ней подробно.

Глава 8

Ренегат «невозвращенец» Курбский versus патриота Грозного

В области борьбы идей суть Грозного ярко проявилась в переписке с его политическим оппонентом Андреем Курбским. Князь Курбский (он был на два года старше царя и умер за год до смерти Грозного) начинал как участник Избранной рады царя и военачальник, назначался наместником Ивана IV в присоединённом к Русскому государству Юрьеве (Дерпте). Но затем, будучи идеологом боярского произвола и привилегий, изменил Ивану и 30 апреля 1564 года бежал в ливонский город Вольмар (Вольмер), а оттуда в Литву и Польшу. Князь получил от польского короля за свой переход крупные земельные пожалования в Литве и на Волыни, был включён в состав королевской рады и принимал участие в войне против России, возглавляя одну из польских армий. Ещё из Вольмара Курбский и обратился к царю с первым своим посланием, в котором сообщал: «Писано в городе Волмере, владении государя моего короля Сигизмунда Августа, от которого надеюсь быть пожалован и утешен во всех печалях моих милостью его королевской…»

Вскоре на это послание князя-перебежчика последовал царский ответ…

Всего известны три послания Курбского и два ответа на них царя Ивана, причём в истории Курбский остался известен, прежде всего, благодаря полемической переписке с царём. Сам же Грозный показал себя в этой переписке выдающимся публицистом, крупнейшим политическим мыслителем, великим патриотом России и… И, как ни странно, гуманистом, видящим высший гуманизм в обеспечении силы земному Добру в его противостоянии земному Злу. Грозный писал: «Свет же во тьму не превращаю и сладкое горьким не называю… Я… усердно стараюсь обратить людей к истине и свету, чтобы они познали единого истинного бога в Троице славимого, и данного им Богом государя и отказались от междоусобных браней и преступной жизни, подрывающих государства. Это ли горечь – отойти от зла и творить добро? Это ведь и есть сладость и свет!.. Что может быть хуже урывать для самого себя? Сам не зная, где сладость и свет, где горечь и тьма, других поучаешь. Не это ли сладость и свет – отойти от добра