спроектированном специально как лабиринт, чтобы одурачить древних пиратов. Оставалась только одна надежда найти эту чертову штуковину, и она заключалась в том, что я оставил ее в ресторане после оплаты счета. Мы все равно обыскали все вокруг. И теперь не было ничего радостного в том, что мы заблудились. Мы не туда поворачивали, принимали неверные решения, нам приходилось возвращаться по своим следам. Я начал чувствовать себя так, как должно быть, чувствовали себя те пираты, разочарованные, сбитые с толку и злые. Эти чертовы миконцы! Неужели они не могли провести ни одной прямой линии?

Наконец мы нашли дорогу в ресторан и подозвали нашего официанта. Он улыбался, радуясь видеть нас снова. Его знания английского хватало, чтобы понять, о чем мы говорим. Его ухмылка сменилась гримасой, похожей на внезапный шквал на море. Он мгновенно перешел к делу, сам похожий на высокий худой шквал в фартуке, заглядывая под столы, хватая за ворот каждого официанта, каждого уборщика, переходя от стола к столу и расспрашивая посетителей, заходя на кухню и расспрашивая поваров. Это заняло минут десять, настолько он был быстр, и когда он вернулся к нам, то выглядел таким удрученным, что можно было подумать, что это был его бумажник, а не мой. Или что я потерял близкого родственника, а вовсе не бумажник.

Мы поблагодарили его и отправились домой. Он отказался от чаевых, предложенных Лорой. Мы не настаивали. Он был хорошим человеком, и у него была гордость.

Я старался не унывать.

Потеря бумажника была большой неприятностью, особенно в чужой стране, но это все, что произошло, повторял я себе. Не стоит портить пять потрясающих дней из-за одной испорченной ночи. У меня остался паспорт, а у Лоры — куча наличных. Никаких проблем. Но это висело в воздухе перед нами с каждым нашим шагом, что-то темное и пустое давило мне на голову, заставляя меня обыскивать взглядом улицу.

Мы поднялись по ступенькам в отель. В холле Теодоро, ночной дежурный, ухмылялся нам из-за стойки, и я помню, как у меня мелькнула мысль, что неуместная ухмылка, возможно, является греческой чертой характера.

— Паракало, — сказал он. — Пожалуйста.

Он поднял руку, как регулировщик.

Сунул руку в ящик стола и достал мой бумажник.

— Джентльмен возвращает вам это, — сказал он.

Он протянул его мне. Права, кредитные карточки, драхмы, американские деньги. Ничего не пропало.

Я привык к Нью-Йорку. Привык к Лондону, Риму или Парижу. Удивительно.

Понятно, — подумал я. Адрес был напечатан на карточке отеля, а сама карточка лежала в бумажнике. Но все равно удивительно.

Кто это был? Он назвался?

Я решил, что он заслуживает награду.

Он покачал головой.

— Я его не знаю. Он попросил у меня конверт и листок бумаги. Для вас.

Он протянул мне конверт, и я вскрыл его. Аккуратными каракулями синим фломастером мужчина написал:

Когда-нибудь сделайте то же самое для кого-то другого.

Это было все.

Помню, что я был тронут. Это был такой великодушный поступок, такие восхитительные слова в мой адрес. Но я не сразу почувствовал прикосновение тайны.

Все равно она прошла мимо меня.

* * *

У меня почти ничего не осталось от отца. Они с матерью мучительно развелись, когда мне было всего шестнадцать. Он переехал из нашего дома в Нью-Джерси во Флориду и сошелся с женщиной, с которой познакомился в самолете по пути в Форт-Мейерс. Я никогда его не навещал. Однажды ночью, примерно восемнадцать месяцев спустя, он возвращался домой пьяный с вечеринки и врезался на машине в дерево. Он прожил еще несколько дней, она умерла мгновенно. Я не пошел на его похороны, хотя сейчас жалею об этом. Но в то время я был слишком зол.

У меня есть несколько старых фотографий, те немногие, которые моя мать не сожгла после его ухода, и его кольцо. Он оставил его на моем ночном столике в тот день, когда забрал свои вещи. Кольцо золотое, с большим рубином, квадратное и тяжелое. Долгое время я не носил его, даже после его смерти. Оно пролежало в моем выдвижном ящике все время учебы в колледже и еще много лет после. Я не знаю, что заставило меня изменить мое мнение о кольце, кроме того, что я слышал, что мы никогда не отрекаемся от тех, кого любим, мы заменяем их. И, возможно, к тому времени я заменил свою обиженную злую любовь к отцу гораздо более нежной любовью к Лоре.

Но как только я начал носить кольцо, то носил его каждый день. Я снимал его только ночью, моя руки перед сном. Надевать кольцо каждое утро было таким же неосознанным ритуалом, как бритье или чистка зубов.

Однажды вечером в октябре 1989 года я выпивал с друзьями в баре под названием "Львиная голова" в Гринвич-Виллидж. Меня там никто не знал, а вот моих друзей там знали хорошо. Это был их местный бар. Лоры снова не было в городе. Мне было неспокойно на душе.

В какой-то момент я встал и пошел в туалет, чтобы опорожнить мочевой пузырь, а потом вымыл руки и продолжил пить. Когда стало ясно, что еще одна порция "Dewar’s rocks" приведет к передозировке, я бросил пить, расплатился по счету, пожелал спокойной ночи и поймал такси. Была почти полночь.

Такси остановилось на углу 10-й авеню и 57-й улицы, прежде чем я хватился кольца.

Я сразу понял, что натворил. Я оставил его на раковине, когда мыл руки.

Я почувствовал что-то вроде паники. Таксисты, как правило, не слишком сговорчивы, а этот, должно быть, подумал, что я сошел с ума. Я сказал ему, чтобы он сейчас же разворачивался и как можно быстрее возвращался в "Львиную голову", и что если он доберется туда меньше чем за двадцать минут, то получит двадцать долларов чаевых. Мы были на месте через двадцать пять минут. Я все равно дал ему двадцатку.

Мои друзья ушли. В туалете кольца тоже не было. Я подошел к бармену. Он улыбнулся, положил мое кольцо на стойку и развернул передо мной салфетку для коктейля лицевой стороной вверх.

Сначала я подумал, что он собирается налить мне выпить. А потом я прочитал записку на салфетке.

Когда-нибудь сделайте то же самое для кого-то другого, — гласила записка.

Почерк был едва различим. Бармен не знал этого парня, сказал, что никогда раньше его не видел. Сказал, что он выпил несколько кружек пива и ушел. Дал хорошие чаевые. Среднего рост, среднего телосложение. Джо Средний.

Я вспомнил Миконос. Я проник в тайну.