class="p1">Из тайны бьют ключом обещания и распущенность. Большинство земных существ рождаются в огромных количествах, что является почти невообразимым обещанием жизни каждую весну, и подавляющее большинство из них только для того, чтобы умереть уродливыми и молодыми, прежде чем они полностью сформируются. Миллиарды и миллиарды личинок насекомых — опарыши, личинки, гусеницы, златоглазки, комары. Их постоянное занятие — работа челюстями, поедание. Это и постоянное превращение. Они пожирают листья капусты и хлопчатника, дуба и вяза только для того, чтобы на них охотились другие, более крупные существа, у которых вкус к ним такой же специфический, как у них к капусте, или быть заживо съеденными изнутри кишащими детенышами какого-нибудь паразита. У паразита тоже специфический вкус. И опять же, как у личинки, измеряется миллиардами рождающихся и миллиардами умирающих, потому что те же самые паразиты сами по себе очень вкусны для других существ. Обещание и распущенность. В этом смысл жизни, и вся загадка в том — почему? С какой целью? Для увековечивания чего именно?

Это и превращение. Возьмите короткое и толстое пушистое тельце, ползающее по земле, и сделайте его легким, как перышко, подарите ему нежные кружевные крылышки. Превратите раздирающие челюсти во всасывающие хоботки.

Слово "larva" означает "личинка" или "личина".

Полагаю, я находился на личиночной стадии.

Теперь это в прошлом.

Я знаю, что я питался моей личной версией капустного листа. Я питался своей работой, миром, который видел через видоискатель. Ограниченным миром и ни в коем случае не настоящим миром, а моим собственным, который я мог и даже умел видеть.

Это и Лора.

В тот самый первый вечер много лет назад мы с Лорой неловко встретились за ужином с общими друзьями в их квартире в Ист-Сайде. Никто из нас не знал, что другой должен быть там. Это была засада для нас обоих, и ничего хорошего из нее не вышло. Мой уход был оправданием ее ухода. Я собирался быть джентльменом и проводить ее до такси, и в любом случае, на следующее утро мне нужно было работать. Спокойной ночи, ребята. И не пытайтесь повторить это снова.

Потом на улице произошла странная вещь. Мы заговорили о том, как ужасно и неловко было там, и мы оба начали смеяться — впервые за этот вечер по-настоящему. Мы смеялись над нашими друзьями до самого угла. Когда такси остановилось, я импульсивно спросил ее, хорошая ли у нее память на цифры, и она ответила, что да, на самом деле, хорошая. Я продиктовал свой номер телефона, она улыбнулась, кивнула и такси отъехало.

Прошел месяц, прежде чем она позвонила мне. Я почти совсем забыл о ней. Даже не был уверен, что узнаю ее. Но когда она вошла в бар и мы разговорились, прошло не больше часа, прежде чем я понял, что никогда ее не забуду. Не эту женщину. Ее стоило удержать. Забавная и умная, а если присмотреться, то просто красавица. Мы не могли перестать разговаривать, а через некоторое время не могли перестать прикасаться друг к другу — это было что-то вроде горизонтального притяжения. Рука на руке, рука тянется, чтобы коснуться руки или плеча, и, наконец, в предрассветные часы утра в этом новом для нас обоих фешенебельном баре в Мидтауне, почти пустом, почти закрывающемся и на виду у бармена, рука к щеке и губы к губам, да, мы с Лорой целовались на глазах у незнакомцев, целовались нежно, как пара подростков, как люди, на которых мы могли бы смотреть с удивлением или неодобрением, если бы целовались не мы. В состоянии опьянения, но не от выпивки. И так все и осталось.

И так продолжалось до прошлого года.

* * *

Стоял июль, было жарко, и мы оба для разнообразия оказались в городе.

Лора собиралась приготовить ужин: легкий салат, хлеб и сыр. Она зашла в винный магазин, чтобы выбрать бутылку вина. Я был на другой стороне улицы, в магазине "Патмарк", покупал сигареты. Попытка бросить курить снова не увенчалась успехом.

Несмотря на свою репутацию, Манхэттен не так уж опасен, особенно в районе Линкольн-центра. Мне говорили, что у нас самый безопасный район в городе. Но безопасность — дело относительное. Скажите тому обреченному гусю из тридцати, который улетает с озера вместе с остальными и которого сбивает выстрелом какой-нибудь охотник, что в принципе он был в безопасности.

Стрелок, должно быть, думал, что в магазине нет покупателей. Лора сидела на корточках в проходе и читала винные этикетки, когда он вошел и потребовал деньги у паренька за прилавком. Тогда она, должно быть, встала и напугала его. Револьвер был тридцать восьмого калибра, расстояние было небольшим, не более дюжины футов, и он выстрелил ей три раза в лицо, бедро и грудь, а затем в панике убежал. Она бы выжила после первых двух пуль. Но третья попала прямо в сердце.

Я ничего не слышал. Никаких выстрелов. Я не видел, чтобы кто-то убегал. Зато я увидел группу из пяти или шести человек, заглядывающих в дверь винного магазина. Пока ни полиции, ни сирен. Но все выглядело не так, как надо. И внутри была Лора. Я перешел улицу, чувствуя себя так, словно бреду по грязи, голова внезапно начала раскалываться. Впервые за много лет я почувствовал, как бьется сердце. Я протиснулся сквозь толпу и вошел в магазин.

Я не буду описывать это подробно. Я отказываюсь. Есть вещи, о которых не стоит рассказывать. Моя жена, моя возлюбленная, моя двадцативосьмилетняя спутница жизни, женщина, с которой я спал, с которой просыпался, с которой смеялся, которую держал в объятиях, лежала мертвая на полу в луже крови и вина, усеянной яркими осколками стекла, и это все, что вам нужно знать.

Но в такие моменты замечаешь, видишь самые безумные вещи, и они давят тебя непривычной тяжестью. Я видел не стеллажи и ряды бутылок, а лампы дневного света над головой, колонны, яркие, как солнце. Я видел вращающийся вентилятор над собой, словно гребной винт, снятый с корабля и воткнутый в потолок. Я видел трещины на стенах, похожие на вены на каком-то огромном запястье. Я повернулся, чтобы обратиться за помощью к тому, кто сидел за стойкой, но паренек уже давно ушел искать полицейского, еще до моего появления.

Кассовый аппарат передо мной выглядел небольшой серой горой. Он казался неприступным. Рядом с ним стояла плетеная корзинка со штопорами и открывалками для бутылок, словно кто-то собрался на пикник.

А рядом с ней — небольшая коробка с монетами.

Именно коробка