решили компенсировать задержку, захватив ещё и утро субботы. Обе производственные группы функционировали абсолютно независимо друг от друга: ответственность за координацию между ними свалилась на мои плечи. Но не в моих силах было хоть как-то уменьшить свою нагрузку: у обеих резко были сжаты временные рамки из-за внезапно свалившихся обстоятельств — отсутствия Мередит в «Семейных узах» и замены актёра ведущей роли с последующими пересъёмками всех его сцен в «Назад в будущее». «Юнивёрсал Студиос» с неохотой согласилась подписать бумаги на замену актёра при одном условии — это ни в коем случае не должно было задержать выход фильма, который был намечен на лето. Монтажеры Боба Земекиса работали круглые сутки, чтобы соединить сцены со мной с уже отснятым материалом, дабы уложиться в срок. Поэтому нужно признать: не только я находился под дулом пистолета, но только я один чувствовал затылком его холодную сталь.

Земекис и Голдбер, кажется, были довольны моей работой, но сам я начал терзаться сомнениями. Через несколько недель, втянувшись в процесс, я начал периодически приставать к Бобу З. насчёт сцен, снятых предыдущим днём — сцен, которых иногда даже не мог вспомнить. Как-то раз на съёмках «Семейных уз» я запаниковал, стоя за кулисами, — мне нужно было войти в кухню, но я никак не мог найти подставку для камеры Марти Макфлая. Почти перестал понимать, где сейчас нахожусь. Как такое дерьмо могло обратиться во что-то хорошее?

И вот теперь, в Лондоне, я сидел на краю кровати, сжимал левой рукой телефонную трубку, ладонью правой протирая глаза, пытаясь отогнать убийственную головную боль похмелья я только одно мог сказать по поводу просмотра Питером Бенедеком «Назад в будущее»:

— Прости Пит, знаю, что облажался. Постараюсь получше в следующий раз.

— Ты псих, — рассмеялся он. — Ты проделал великолепную работу. Говорю тебе — этот фильм станет настоящим гигантом. «Юнивёрсал» хочет, чтобы ты немного пообщался с прессой в поддержку фильма. А поскольку ты в Англии, где и состоится мировая премьера — они приставят к тебе несколько репортёров на пару дней. Ах да, они отправят тебе копию фильма, чтобы ты мог посмотреть его перед тем, как давать интервью. Договорились?

Конечно я согласился дать интервью — меньше всего хотелось, чтобы меня заподозрили в некомандной игре. Но пропустил пункт о просмотре копии фильма. Не хотел его видеть. По крайней мере, не сейчас.

— Первый раз бывает только единожды, — объяснил я Питу. — Хочу впервые посмотреть его в Штатах вместе со зрителями, заплатившими за билеты.

По правде говоря, причина была больше по части страха. Телефонный звонок был, как удар молнии. Внезапно он всё расставил по местам. Теперь я мог связать воедино свободно плавающее в голове ощущение обречённости, сопровождавшее меня в течении последних недель, с реальным приближающимся событием. То самое чувство, которое в последующие годы будет возникать во время выхода многих других фильмов. Я приближался к моменту истины — к финальному испытанию. И я никак не мог повлиять на его исход. Не то что бы из-за посредственно проделанной работы, как я сказал Питу, а скорее из-за того, что практически ничего из этой самой работы не сохранилось в памяти. И это ощущение отрыва разошлось по двум направлениям: во-первых, оно стало источником беспокойства (справился ли я?), а во-вторых, из-за приближающейся критики мой защитный панцирь перестал быть защитным.

До этой точки весь мой успех был нежданным, я никак не мог его просчитать. Ставка была только на «повезёт-не повезёт». Может всё-таки повезёт? Даже сама постановка этого вопроса казалась бессмысленной.

В Чилливаке, когда мне было четыре года, мама брала подработку, оставляя меня на попечение няни — одной из нескольких других матерей по соседству. Меня вполне устраивало, что я мог пойти, куда захочу, но мне не нравилось, когда взрослые делали то же самое. Тогда мой четырёхлетний мозг открыл силу реверсивной психологии. Где-то в районе четырёх часов дня я представал перед няней со слезами на глазах, повторяя как мантру: «Моя мама не вернётся, моя мама не вернётся». Но она всегда возвращалась: чудо, к которому я себя готовил во время её отсутствия.

Возможно, вот этим я и занимался в те дни перед премьерой «Назад в будущее». Удача была на исходе, твердил я себе, стоя одной ногой на краю пропасти. И когда она кончится, я хочу быть к этому готов.

Я попрощался с Питом и повесил трубку. Прошаркал к минибару, откупорил бутылку пива. Если это было началом поездки в один конец, то стоит признать, она будет чертовски жаркой.

И поездка эта только начиналась.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Затерянный в «Доме веселья»

Газетный киоск, Сирка, 1986.

«ДжиКью»: «Блеск и сияние Майкла Джей Фокса»

«ЮЭс»: «Майкл Джей Фокс — назад в моё будущее»

«Пипл»: «Секрет его успеха»

«Роллинг Стоунз»: «Горячая тема — Майкл Джей Фокс»

«Плэйгёрл»: «В поисках Майкла Джей Фокса»

«Боп»: «Кто милее? Кирк Камерон или Майкл Джей — решать вам!»

Это был киоск в районе Студио-Сити, на юго-восточном углу Ван-Найс и бульвара Вентура. После выхода «Назад в будущее» на протяжении всех 80-х я время от времени заглядывал в этот киоск. Нацепив солнцезащитные очки и натянув до самых бровей бейсболку сканировал стойки с печатью. Нет, я не искал «Хастлер» или «Джаггс» или какой-то другой журнал с девушками. Я высматривал издания со своим лицом на обложке: «Пипл», «Ю-Эс», «Джи-Кью», «Ти-Ви Гид», «МЭД», «Кракд», «ад-Вик», «Варьети», «МакКолз», «Фэмили Сёркл», «Нэшнл Энквайрер», «Стар», «Глоуб», «Севентин», «16», «Тайгер Бит», «Боп» и так далее.

Куда бы я ни посмотрел — везде видел себя. Но вот в чём дело: ни одно из этих лиц не представляло истинного меня. Больше было похоже на зал, увешанный зеркалами. Не столько даже отражения, сколько разные варианты лиц моего публичного «я», искаженные различными изданиями в соответствии с их личным представлением обо мне с целью привлечения той возрастной группы читателей, на которую они были рассчитаны. Так на обложке «Пипл» я был мечтой для девушек, «Джи-Кью» — выхоленным яппи, «Плэйгёрл» — секс-символом. Некоторых я узнавал, но остальные были пришельцами с моим телом, — эта фраза вполне могла стать заголовком одного из таблоидов.

Этот зал с зеркалами на Ван-Найс являлся отличной метафорой к моей жизни, когда я оказался в лабиринтах «Дома веселья», любимейшего аттракциона Америки — места, в котором, как я выяснил, потеряться проще простого.

Пробежимся коротко по моей истории, только факты. В 1979, чувствуя