стану. Но имей в виду, что такая внезапная перемена решения за какие-нибудь два-три часа, и притом без особых причин, подрывает доверие к тебе.

– Пусть подрывает, наплевать!

– Нет, так нельзя. Доверие к людям – это самое важное! Если бы даже, допустим на минуту, твой хозяин.

– Не хозяин, а хозяйка.

– Ну, это все равно, допустим, твоя хозяйка сказала правду, но и тогда твоя прибавка не отразится на заработке Кога. Koгa уезжает в Нобэока. Приезжает его заместитель. Заместитель приезжает на несколько меньший оклад, чем получал Кога. Эту разницу и хотят передать тебе, так что тебе нет надобности кого-нибудь жалеть. Кога будет занимать в Нобэока более высокое положение, чем здесь. А с вновь назначенным учителем с самого начала такая договоренность: он приезжает на более низкий оклад. И я полагаю, что если уж сделать тебе прибавку, то это самый удобный случай. Не хочешь – как знаешь, но, может быть, ты еще разок дома все это хорошенько обдумаешь?

Я не очень-то быстро соображаю, и обычно, если мой противник умел ловко говорить, я всегда был готов сказать, что ошибся, и смущенно ретировался. Однако не так было на этот раз. С первого дня, как я сюда приехал, «Красная рубашка» мне не понравился. Одно время я было переменил свое мнение и находил, что он просто весьма любезный женоподобный мужчина. Но какая же это любезность? В результате какой-то внутренней реакции я почувствовал, что не выношу его. Поэтому ни его логические доводы, ни его красноречие – все это меня ничуть не тронуло. Тот, кто искусно спорит, не обязательно хороший человек. А тот, кого переспорят, не обязательно плохой. По форме «Красная рубашка» вполне прав. Но как бы ни была прекрасна форма, из-за этого невозможно заставить себя полюбить душу человека. Если деньги, власть и красноречие могли бы привлекать к себе сердца людей, тогда люди, наверно, больше всех любили бы ростовщиков, полицейских и университетских профессоров.

Мог ли «Красная рубашка» тронуть мое сердце своей логикой?! Все поступают согласно своим склонностям, а не по логике.

– Вы, может быть, и правы, но мне эта прибавка не по душе, поэтому я и отказываюсь. Вот и все. Буду я еще обдумывать или нет, все равно скажу то же самое. До свиданья!

И я вышел на улицу. Лента Млечного Пути протянулась над моей головой.

Глава 9

В день проводов «Тыквы», утром, я только что явился в школу, как вдруг ко мне подошел «Дикобраз».

– Послушай-ка, – начал он, – не так давно ко мне приходил Икагин и жаловался, будто ты скандально ведешь себя, что им с тобой трудно; он просил как-нибудь передать тебе, чтоб ты уходил от них. Я, понимаешь, все это принял всерьез, ну и сказал тебе: «Съезжай с квартиры!» А потом, когда я порасспросил людей, оказалось, что этот Икагин – жулик, что он ловко подделывает подписи и печати художников и всучивает подделки за настоящие вещи. И на тебя он, конечно, просто-напросто наговорил что в голову взбрело. Видно, хотел нажиться, навязывая тебе свои какэмоно и «редкости», а раз ты на это не пошел, стало быть, выгоды ему от тебя никакой нет, вот он и состряпал эти небылицы и мне голову заморочил. А я тогда еще не знал, что он за человек, и оскорбил тебя. Ты уж, пожалуйста, меня прости.

«Дикобраз» извинялся очень длинно. Я молча сгреб с его стола одну сэну и пять рин и сунул их в кошелек.

– Ты берешь это обратно? – нерешительно спросил «Дикобраз».

– Ну да! – сказал я. – Мне было неприятно, что ты меня угощал, и хотелось обязательно расплатиться с тобой, а потом подумал-подумал, да и решил, что лучше все-таки принять угощение, вот и забрал деньги обратно.

«Дикобраз» громко расхохотался.

– Так что ж ты их раньше-то не брал? – смеясь, спросил он.

– По правде говоря, я собирался взять, да все как-то неловко было, ну, так и оставил. А на днях прихожу в школу, и до того мне тошно стало видеть эти сэну и пять рин.

– Однако ты из тех, кто не сразу уступает, – заметил он.

– А ты и сам-то тоже достаточно упрям! – возразил я.

Дальше между нами произошел следующий диалог:

– Ты, собственно говоря, откуда родом?

– Я эдокко.

– Ах, эдокко? Тогда вполне понятно, почему ты никогда не уступаешь.

– А ты откуда?

– Я из Аидзу.

– А, из Аидзу? Ну, тогда ясно, что ты упрямый! Слушай, ты пойдешь сегодня на проводы?

– Конечно. А ты?

– Непременно! Я, знаешь, хочу даже поехать проводить его до побережья.

– Интересная штука – прощальный обед. Приходи, посмотришь! Ох, и напьюсь же я сегодня!

– Ну и пей сколько тебе угодно! А я поем – и сразу же домой. Дураки, кто пьет саке!

– Да ты сразу же с кем-нибудь ссору затеешь! Легкомыслие эдокко уж непременно скажется.

– Знаешь что, перед тем, как идти на банкет, забеги на минутку ко мне, с тобой кое о чем поговорить нужно.

Как мы условились, «Дикобраз» зашел ко мне домой. В последние дни, каждый раз, когда я видел «Тыкву», мне становилось очень жаль его, а сегодня, в день его проводов, это чувство жалости до того обострилось, что казалось, если б можно, сам вместо него поехал. Мне очень хотелось на этом обеде хоть речь произнести и пожелать ему всяческого благополучия, но при моем неумении говорить у меня ничего бы не вышло, поэтому мне и пришло на ум попросить «Дикобраза» с его зычным голосом, чтобы он выступил вместо меня и припугнул как следует «Красную рубашку». Для этого я и позвал «Дикобраза» к себе.

Я начал с того, что рассказал ему о случае с Мадонной, но «Дикобраз», разумеется, знал о Мадонне больше моего. Рассказывая про встречу у реки Нодзэригава, я назвал «Красную рубашку» дураком, а «Дикобраз» заметил:

– У тебя все дураки. Сегодня в школе никак и себя так же назвал? Но если ты дурак, то «Красная рубашка» им быть не может. Ведь ты же утверждаешь, что вы с ним совсем разные люди.

– Ладно, тогда, значит, он болван!

– А, это другое дело! – согласился «Дикобраз».

«Дикобраз» был сильным малым, это верно, но разобраться в словах «дурак» и «болван» ему, наверное, было труднее, чем мне. Видно, из Аидзу все такие непонятливые.

Потом я рассказал ему о том, что «Красная рубашка» говорил мне насчет прибавки жалованья и о будущем значительном повышении по службе.

– Хм! – фыркнул «Дикобраз». – Это они, выходит, меня задумали уволить!

– Допустим, они хотят тебя уволить, а ты-то сам согласишься на это? – спросил я.

– Кому охота? Но если я уйду отсюда, то я уж постараюсь, чтобы и «Красную рубашку» уволили со мной вместе! – самонадеянно заявил «Дикобраз».

– А зачем тебе стараться, чтоб вместе уволили? – допытывался я.

– Я и сам еще толком