Шрифт:
Закладка:
– Не больны ли вы? Что-то очень вид у вас усталый, – сказал я.
– Нет, ничего особенного, так что-то.
– Ну, тогда хорошо! А то если здоровье плохое, так и человек никуда не годится.
– А вы, кажется, очень здоровый?
– Да, я хоть и тощий, но не хворый. И болезней терпеть не могу!
«Тыква» тихонько засмеялся. В этот момент у входа на перрон послышался молодой смеющийся женский голос. Я невольно обернулся. Вот это женщина! У окошечка билетной кассы стояла высокая красавица, белолицая, модно причесанная, и с ней дама лет сорока пяти – сорока шести. Я не из тех, что умеют описывать женскую красоту, поэтому я ничего не могу рассказать о внешности этой женщины, но несомненно, это была совершеннейшая красавица! У меня возникло такое ощущение, будто я зажал в ладони изящный хрустальный шарик. Пожилая женщина была пониже ростом, но лицом они были очень похожи: наверно, мать и дочь. Совсем забыв о «Тыкве», я принялся глядеть только на эту молодую женщину. В это время «Тыква», сидевший возле меня, вдруг поднялся и потихоньку направился к ней. Я немножко удивился. «Не Мадонна ли это?» – подумал я. У билетной кассы они трое обменялись легким поклоном. От меня это было далеко, и я не мог разобрать, о чем они говорили.
Я посмотрел на станционные часы: через пять минут уже будет поезд. Скорей бы подошел, а то разговаривать мне теперь стало не с кем и ждать было скучно. Но тут еще один человек поспешно вбежал на перрон. Это был «Красная рубашка». Его развевающееся кимоно было подхвачено крепдешиновым поясом, золотая цепочка от часов, по обыкновению, болталась. Эта цепочка была фальшивая. Он, наверно, думал, что никто этого не знает, и выставлял ее напоказ, но я-то как раз знал.
На перроне «Красная рубашка» огляделся по сторонам, вежливо поклонился тем троим, что разговаривали у билетной кассы, сказал им два-три слова, потом сразу же повернулся в мою сторону и направился ко мне своей кошачьей походкой.
– А! Ты тоже на источники? Я-то спешил, боялся опоздать на поезд – оказывается, еще четыре минуты в запасе. Здешние часы, наверно, точные? – И он вынул свои золотые. – Расхождение на две минуты, – сказал он, усаживаясь возле меня; не поворачиваясь в сторону женщин, он сидел, опершись подбородком на тросточку, и глядел только перед собой. Пожилая дама по временам поглядывала на него, но молодая отвернулась в сторону. Ну конечно, это была Мадонна!
Вскоре послышался свисток паровоза, и поезд подошел к платформе. Пассажиры, толкая друг друга, бросились к вагонам. «Красная рубашка» влез в вагон первого класса. Особого шика в этом не было: до Сумита билет первого класса стоил пять сэн, второго – три сэны, так что разница всего-то в двух сэнах! Я знал это, потому что сам тоже держал в руке белый билетик первого класса. Впрочем, провинциалы ведь скупердяи, им, наверное, жалко даже лишние две сэны истратить, поэтому они больше садятся во второй класс. Вслед за «Красной рубашкой» в тот же вагон вошли Мадонна и ее мать. «Тыква» же ездил только во втором классе, это на нем как напечатано было. Он подошел к вагону, потом почему-то потоптался на месте, но, мельком взглянув на меня, решительно вскочил в поезд. Мне вдруг опять стало очень жалко «Тыкву», и недолго думая я прыгнул следом за ним в тот же вагон. А удобно ли это – с билетом первого класса садиться во второй?
На источниках я принял ванну, потом в купальном халате спустился вниз, в бассейн, где опять встретил «Тыкву». В критические минуты, как, например, это было на заседании, у меня всегда горло перехватывает и я не могу и слова вымолвить, а вообще-то я разговариваю очень бойко, и здесь, в бассейне, я пустился рассказывать «Тыкве» разные истории. Почему-то он был очень печален. Я считал, что утешить человека, когда у него нехорошо на душе, – это долг эдокко. Жаль, что «Тыква» не поддерживал этого веселого тона. Он говорил только «да», «нет» – да и эти-то «да» и «нет» ему как будто тяжело было произносить. И я наконец отстал от него.
Наверху, где принимают ванны, «Красную рубашку» я не встретил. Впрочем, это могло быть потому, что там много ванн. И в бассейне его не было. Но хоть мы и приехали тем же поездом, необязательно в одно время встретиться в бассейне. Так что ничего особенного я в этом не усмотрел.
Когда я вышел, в небе сияла луна. Улица по обеим сторонам была обсажена ивами, и от ветвей этих ив на дорогу ложились круглые тени. Пойти разве прогуляться немножко? Я пошел на север и, дойдя до окраины городка, увидел слева большие ворота; почти сразу за ними стоял буддийский храм, а справа и слева были публичные дома. Слыханное ли это дело, чтобы у самых ворот буддийского храма находились публичные дома! Я хотел было зайти, да потом подумал, что мне опять, пожалуй, достанется на заседании от «Барсука», и прошел мимо. Рядом с воротами стоял одноэтажный домик с маленькими зарешеченными окошками и темной бамбуковой шторой у входа, – это здесь я так влип тогда с рисовыми лепешками. У входа висели круглые бумажные фонари с надписями: «Суп из красных бобов с рисовыми пирожками», «Рисовые пирожки с овощами». Свет фонаря освещал ствол ивы у самого края крыши. «Поесть бы», – подумал я, но сдержался и пошел дальше.
Как это жестоко, что не позволяют поесть рисовых лепешек, которых тебе хочется. Однако, если твоя невеста отдала свое сердце другому, это, пожалуй, еще более жестоко. «Да что там лепешки! – решил я, вспомнив «Тыкву». – Даже если дня три совсем ничего не есть – и то плакаться не стоит».
Вот уж верно, что нельзя доверять людям. Посмотришь на ее лицо – никогда и не подумаешь, что она способна на такой бесчеловечный поступок; однако на поверку выходит – человек с таким красивым лицом оказывается бессердечным, а вот Кога, похожий на водянистую белесоватую тыкву, – хорошим и благородным! Значит, нужно быть осторожнее. «Дикобраз», которого я считал честным и прямым, – по словам людей, оказывается, натравливал на меня школьников. Натравливал? Но он же заставил директора и наказать их. «Красная рубашка», вызывавший у меня неприятное ощущение чего-то скользкого, неожиданно проявил себя сердечным человеком и по-дружески намекнул, чтоб
