окраины, недавно вернувшийся из училища, оказался сразу запримечен доктором. Для родных это обстоятельство - большая радость, ведь Ашенвальда знали в городке, думается, все. Сведущий врач из самой Европы, прибыл в их глухомань и сразу принялся за дело. От пациентов отбоя не было, а доктор Пауль брался за самые редкие, порой, безнадежные случаи. Как с Моникой.

- У нас осталась кровь этой сеньориты? - спросил Пауль. В других устах это прозвучало бы зловеще. - Мне не нравится ее худоба и эта пигментация...

- Доктор, но вы же знаете молодых барышень. Здесь половина страны помешана на танго. Это как у нас на родине все без ума от свиных сосисок...

- Франц, напомню, ты тут родился.

- Простите, доктор, но для меня родина это Бавария.

- Ты там ни разу не был.

- Неважно. Но кровь есть кровь. Вы же тоже вспоминаете родной Лейпциг.

Ашенвальд вздрогнул. Не надо было говорить об этом.

- Этот город сейчас на территории ГДР.

- Но не могут же коммунисты распоряжаться Восточной Германией вечно.... Простите, - он смутился, а когда поднял взгляд, встретился глазами с доктором: - А кровь, да, есть, чуть осталось после вашего прошлого эксперимента. Вам принести?

- Позже, позже, - Ашенвальд отправился в заставленную стеллажами с тугими гроссбухами комнатку, которую именовал рабочим кабинетом. Хотя несобираемая раскладушка, говорила скорее о спальне. Сел за стол, принявшись вносить новые измерения в графы, покачивая головой бормоча что-то про нехватку кальция и железа.

- Вы, наверное, уже весь город изучили, - появился на пороге, как всегда незвано, Пашке. Больше всего внешне он походил на молодого мясника или булочника, но никак не на будущего врача. - Кровь я принес.

- Хорошо бы холодильник побольше, - пробормотал Ашенвальд, не оборачиваясь. - Я сейчас приду, закончу только. Включи масс-спектрограф, - и тут же: - Моника ведь приемная дочь сеньоры Родригес?

Пашке кивнул.

- Да, земля слухами полнится, откуда она взялась.

- А у нее та же группа крови. Найти бы настоящего отца, мне кажется, у нее наследственное отклонение. Близкородственные связи, - пояснил он ассистенту. Пашке кивнул, пожал плечами:

- Городок маленький, приезжих немного, да и те кучкуются по своим. Как мы с вами.

Доктор кивнул, поморщился. И прошел в лабораторию.

От работы его отвлек стук в дверь: Ашенвальд не любил звонков, а потому, едва переехал в этот дом, сразу снял. Посетители не возражали, у немецкого доктора должны быть свои причуды. Вроде своей церкви, своих предпочтений в еде или развлечениях, ну и конечно, вот этот звонок.

Хуана Родригес. Невысокая, темноволосая, с вечно испуганным лицом, сейчас стояла, переминаясь на крыльце, не решаясь постучаться еще раз. Ашенвальд вышел, только когда выключил осциллограф и закончил записывать показания. Наверное, долго ждала, но уходить не смела - верно, что-то важное, а не только поздравления.

Доктор пропустил ее в приемную и предложил мате - сам его не любил, но поневоле выучился пить, когда иных предложений практически нет. Та покачала головой, - для местных мате это традиция, ритуал, а не просто способ освежиться и обсудить дела - наверное, как в Японии. В детстве Ашенвальд много читал о Востоке. Даже хотел отправиться в Китай изучать тибетские мудрости. Сперва не срослось, а потом его потаенные мечты опередил Гитлер и его свихнувшиеся "мудрецы" из Аненербе.

Он вздохнул: нет, лучше не вспоминать. Одно тащит за собой другое, третье, а там уже...

- Я вас слушаю, донна Хуана, - произнес он, хотя сеньора уже стрекотала, словно швейная машинка "Зингер".

- Простите, но я по поводу Моники. Она сказала, вы ее снова обследовали. Я не хочу показаться бестактной.

- Простите, но вы подозреваете меня...

- Упаси бог, сеньор доктор, что вы. Я лишь беспокоюсь, не нашли ли вы еще что-то опасное в ней.

Он потер руки, словно замерз. Сейчас тепло, двадцать пять, однако Ашенвальд по-прежнему ходил в темно-синем костюме-тройке. Подсознательно замечая за собой эту не странность, нет, просто состояние тревожности, вот таким образом выбиравшееся на свет. Совершенно напрасно мозг посылает сигналы, тут он в полной безопасности. В совершенной.

Но нет, находит лазейки, способы, несмотря на все старания доктора. Ведь эти его последние изыскания, особенно въедливые, направлены еще и на то, чтоб перенаправить работу мозга в нужное русло, заставить замолчать беспокойные мысли, раз и навсегда. Два года прошло с шестидесятого, два долгих года. Ничего не произошло. И не случится.

- Вы же понимаете, доктор, Моника, как тростинка, она да, вы ее буквально с постели подняли, оживили, мы вам так за это благодарны. Она и бегать научилась, и вот на танцы ходит, учится. Но я все еще тревожусь, тем более, когда слышу от нее такие слова.

- Ей надо есть больше мяса, сыра, рыбы. Костям не хватает кальция, а крови - железа. Донна Хуана, поймите, одно дело порхать в танцах, а другое - рисковать.

- Она рискует. Но, доктор, она же... вы же сказали, что Моника излечилась.

- Все верно. Но я...

- Что еще, доктор?

- Я... дайте сказать. У вашей дочери слабые кости.

- Она просто тоненькая как тростник...

- Сеньора! - Хуана Родригес испуганно зажала себе рот ладонями, стараясь не проговориться. - Ей необходимо хорошо питаться. Насыщенно, чтоб и кровь была нормальной и кости. Сейчас ни того, ни другого я не вижу. Больше того, у нее сильное отставание в росте от других детей. Да, она может подтянуться, добрать нужное в любой момент, но, чтобы вырасти, надо питаться: говядина, сыры, желательно, твердые, много фруктов, клетчатки, особенно, яблок...

- Но... доктор, простите, на какие деньги? Все, что у нас было, мы вам отдали... - едва слышно произнесла сеньора Родригес. - Мы просто не можем сейчас этого себе позволить. Сама Моника и так помогает мне в лавке, муж перерабатывает на заводе, я уволила помощницу, чтоб сэкономить... простите.

Он замолчал. Внезапно затихла и его собеседница. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, пока доктор не произнес:

- Мел.

- Что, простите?

- Я спрашиваю, она ест мел?

- Но как же... откуда. Хотя да, вы правы, их классная дама говорила мне, что дочка таскает и грызет... это так опасно? Когда я спрашивала с нее, Моника говорила, что сама не понимает, что делает.

- Это ей необходимо. Мел, зубной порошок, да хоть известка или штукатурка. Словом, все, содержащее кальций.