Шрифт:
Закладка:
- Джейн... Мисс Бохен... Послушай... Послушайте... Я не могу вас осуждать за то, что вы сделали. Я понимаю. Они - нет. Они просто приняли к сведению и никогда не станут вам друзьями. Это будет всегда стоять между вами. С этим вам жить. И я...
Он хотел произнести фразу, которую она не хотела услышать.
- О чем вы? - спросила мисс Бохен. Руки она сложила на столе, как школьница на уроке, отодвинув локтем пластиковый стаканчик. Тот покачнулся, но устоял, будто стойкий оловянный солдатик.
Розенфельд взял себя в руки.
- Пазл, - сказал он. - Пазл все время складывался правильно. Несколько раз. В одной реальности такое невозможно. В одной реальности существует единственное решение, один результат наблюдения. Но если реальности меняются так быстро, что память не поспевает и воспоминания смешиваются, будто жидкости в коктейле, то возникают странности... Простите, я не с того начал.
- Да, - сказала она.
- Джерри... Он ничего не стал бы делать, если бы вы ему не приказали.
Неправильное слово, не подумал. Но сказал и не стал жалеть.
- Я никогда ему не приказывала! - возмутилась мисс Бохен. Подняла взгляд, но смотрела не в глаза Розенфельду, а на верхнюю пуговицу рубашки. И говорила, будто в микрофон.
- Никогда! Мы просто разговаривали.
- Он с детства находился под вашим влиянием. Старшая сестра... У меня нет сестры, - добавил он, - но я представляю...
- Джерри был очень несамостоятельным, - будто извиняясь, сказала мисс Бохен. - Я вам рассказывала. Вся его воля, весь темперамент, внутренние силы сосредоточились...
- На математике.
- Да.
- А жизнью его руководили вы. Джеремия не женился, потому что этого не хотели вы. А вы не вышли замуж, потому что вам не нужен был ни один мужчина, кроме брата. Вы - холодная женщина, Дженнифер. Нет, не так. Ваша энергия - энергия материнства, направленная на брата. Потому у вас не сложились отношения с родителями. Они не понимали сына, которому в жизни не нужно было ничего, кроме математики. И не понимали дочь, которой в жизни не нужно было ничего, кроме счастья брата, которому не нужно было ничего, кроме математики. Вы делали все, чтобы он мог заниматься математикой без помех.
- Мы жили в разных городах, - напомнила мисс Бохен. - А остальное вас не касается.
- Да, - согласился Розенфельд, отвечая на первую фразу и проигнорировав вторую. - Так захотели вы. Управлять иногда легче по телефону, верно?
Ответа он не ждал, но она ответила.
- Да.
Он все-таки решился.
- Джейн... - Он наклонился вперед, а мисс Бохен подняла на него взгляд, и он выдержал, не зажмурился, не моргнул, смотрел и смотрел. И видел.
- Джейн, - повторил он, - это было твое решение. Не Джеремии.
Она молчала. Он ждал. Кофе остывал. Солнце все еще не село, но тени обогнули землю и вернулись, слившись с собой. Так казалось, и Розенфельд машинально попробовал смахнуть со стола бесконечную тень закрывшего солнце облака. Он разорвал тень надвое, и солнечный зайчик перебежал с его ладони на руку мисс Бохен. Застыл в ожидании.
- Он сказал: "Джейн, родная, это можно сделать только один раз... или не сделать никогда". "Что "это"?" - спросила я, хотя, выслушав его рассказ о математической вселенной, я поняла, что значит "это", не спрашивайте меня, я не сумею объяснить. Интуиция? У Джерри была девушка, нет, правильнее сказать, он был у девушки, она хорошая, но... Нужно было сказать: "Она тебе нужна, женись на ней", но я знала, что тогда он перестанет быть моим, она была замечательная, но решать за него, как ему поступать, она бы не стала, потому что не понимала его так, как я. Они расстались, и все опять было хорошо, а в тот вечер... Это была математика, но это была и жизнь - не моя, не его... Точнее, не только моя и не только его, и не только всех людей, и не только всего живого на свете, и не только...
Она могла перечислять долго - до самых истоков, и никогда не закончила бы фразу. Розенфельд прервал поток ее сознания, дотронувшись до ладони, будто нажал на кнопку выключения. Дженнифер руку не отдернула - положила свою ладонь поверх его, ладонь была ледяной, и Розенфельд прикрыл ее от холода другой рукой. Дженнифер поставила стаканчик на стол и подняла руку, будто раздумывая...
- Ты сказала: "Сделай это".
Она положила вторую ладонь поверх его, и Розенфельд удивился: эта ладонь была горяча. Впрочем, ничего странного: ведь в руке только что был теплый стаканчик.
- Я спросила: "Это трудно?", и он ответил: "Легко. Это - мысль. Воля. Желание. Вселенные создаются из ничего. Физики говорят - из флуктуации"... "Ты не физик", - сказала я. "Нет, - согласился Джерри. - Но бесконечное число вселенных возникло из математических структур. Физика появилась потом. Из струн. А струны - из математики". - "Это трудно?" - повторила я, и он повторил: "Легко". Тогда я задала последний вопрос: "Родится другая вселенная?" "Множество, - сказал он, - и наша тоже. Вот эта", и он взглядом показал на стены, на окно, на небо за окном. Тогда я сказала: "Сделай это, Джерри!"
И камень, стоявший на вершине горы, потеряв равновесие, покатился вниз.
Она замолчала, будто споткнулась.
- Такого быть не может, - тихо произнес Розенфельд. - Вселенная возникла в Большом взрыве почти четырнадцать миллиардов лет назад.
- Нет, конечно. Не может, - сказала она.
Или подумала? Он не расслышал.
В математических структурах нет времени, - подумал Розенфельд. Или произнес вслух?
- А потом Джерри уехал. Как обычно. И как обычно, мы перезванивались - каждый вечер, перед сном. Он ложился поздно, часа в три, а я раньше - в двенадцать. Вот и получалось, что - одновременно. Он тут, я там. В субботу он не позвонил. Я решила, что Джерри заработался, и легла спать. Он не позвонил и на следующий вечер. И его телефон не отвечал.
Розенфельд поднялся, и рука Дженнифер упала на стол.
Он мог сказать ей сейчас. Мог - потом. Мог не говорить никогда.
- Ты убила его.
- Он создал Вселенную. Стал Богом.
- Ты его убила.
- Джерри был гением, - убежденно сказала она. - Непризнанным. Так
