закрыла глаза. По ее лицу скользил свет дорожных фонарей.

Еще пятнадцать минут – и мы уже в Метуле. Мы пробирались между домиками под красными крышами, в окружении фиолетовых бугенвиллей, нависавших по обе стороны дороги. Я дважды сбился с пути, но в конце концов мы нашли нужный дом. На калитке была прибита табличка из желтого металла с рисунком, явно сделанным детской рукой: семья стоит, держась за руки, и только один ребенок сам по себе, как будто не желает иметь с остальными ничего общего.

Я вылез из машины и подошел к калитке. У меня за спиной хлопнула дверца, но звука шагов я не услышал. Я повернулся. Она стояла, прислонившись к корпусу «Вольво», бессильно свесив руки, и вглядывалась в темноту, в которой чуть светилась выложенная белой галькой дорожка к дому.

– Это она? – даже не прошептала, а едва выдохнула она.

– Хочешь, я один пойду?

– Дай мне минуту.

Я дал ей минуту. Минута затянулась, но в конце концов она оторвалась от «Вольво» и двинулась ко мне. Мы зашли во двор, и я позвонил в дверь. Нам открыла высокая женщина с волосами, крашенными в цвет каштанового меда, золотисто-карими глазами и смуглой кожей, на которую моментально ложится и с которой долго не сходит загар. На ней было белое платье из тонкой индийской ткани и спортивные туфли на босу ногу. В руке она держала высокий бокал с белым вином. Единственным украшением ей служил черный шнурок с маленькой ракушкой, спускавшейся к груди. Ни папаши, ни трех детей с картинки поблизости не просматривалось.

– Прошу прощения за поздний час, – сказал я. – Я ищу Нааму Кристаль.

– Это я.

– Вы родились двенадцатого мая семьдесят первого года?

Она беззаботно улыбнулась. Похоже, жители Метулы привыкли к тому, что им на ночь глядя стучат в дверь и задают странные вопросы.

– Да. Откуда вы знаете?

Я достал портмоне и показал ей ламинированное удостоверение, которое обходится мне в 57 шекелей в год и доказывает, что я частный детектив, номер лицензии GK77765A.

Я понятия не имею, что означает этот номер. Может, меня однажды усыпили и вытатуировали его мне на заднице, как штрих-код. Тем временем в золотистых глазах промелькнуло нечто похожее на усталость.

– А вы кто? – спросила она, глядя мне за спину.

– Это мой клиент, – ответил я.

Мои слова не произвели на нее никакого впечатления.

– Милая, – с горечью проговорила она. – Я знаю, что вы меня не послушаете, но, клянусь вам, он не стоит вашего внимания. А теперь возвращайтесь к нему и скажите, что были у меня в половине одиннадцатого и никого постороннего не застали. Спокойной ночи.

Прежде чем она успела закрыть дверь, я сунул в проем ногу.

– Госпожа Кристаль, – сказал я. – Мне не известно, что за проблемы у вас с мужем, и я с ним не знаком. Мы приехали сюда из Тель-Авива задать вам один вопрос.

– Да? – Она распахнула дверь. – Какой вопрос?

– У вас есть фотографии, сделанные в день вашего рождения?

Сорок минут спустя мы сидели на веранде ресторана маленького и дорогого отеля «Дома у Нили», расположенного в самой высокой точке Рош-Пины. Меня привела сюда Эла, без всяких комментариев продиктовав адрес.

Я не интересовался, откуда ей известно об этом месте и с кем она сюда приезжала. Долина раскинулась под нами покрывалом черного шелка, чуть южнее поблескивало сквозь туман озеро Кинерет. Она пила красное вино, а мне тихий официант в кожаных брюках принес двойной эспрессо. Кухня уже закрывается, сообщил он, и я попросил его принести нам пару ломтиков хлеба.

– Ты в порядке?

– Да. Она была милым младенцем.

Златоглазка действительно была милым младенцем. Камера запечатлела ее на руках у родителей в коридоре больницы «Ха-Эмек»; на снимке ее четырехлетняя сестра смотрит на нее взглядом, полным нехороших замыслов.

– Я поняла, что это не она, в ту секунду, когда открылась дверь, – сказала Эла. – Она выглядит слишком довольной.

Я не ответил, потому что прибыла моя хлебная корзинка. Садист в кожаных штанах притащил мне полбуханки теплого домашнего хлеба. Согласно двум из трех книг о диетах, которые я выучил наизусть, хлеб есть можно. В каждом ломтике 70 килокалорий, в диетическом – 38. Я свернул два кусочка в мягкую теплую трубочку и сунул в рот. Это немного приглушило чувство голода, но именно что немного.

– Мы можем остаться здесь на ночь? – спросила она.

– Вместе?

– Я не собираюсь тебя насиловать.

– Когда тебе надо вернуться в Тель-Авив?

– В полдень я встречаюсь с матерью в кафе «Штерн».

– Оно еще существует?

– Да.

– Ты ее боишься?

– Да.

У меня зазвонил мобильный. Поскольку уже перевалило за полночь, я решил ответить, краем глаза следя за Элой, которая встала, подошла к официанту, и они вместе направились к стойке регистрации.

– Ширман?

– Слушаю.

– Это Авнер.

– Кто?

– Авнер Авихаиль, дядя Нохи. Твой телефон на прослушке?

– Нет.

– Откуда ты знаешь?

– А кому я нужен?

Он не подхватил мой шутливый тон:

– Нохи пытались убить.

– Кто?

– Старший сын Кляйнмана. Мы нашли его. Он прятался за мусорными баками.

– С оружием?

– Пистолет и две гранаты.

Я насторожился. Тот, кто убил Софи, прятался с гранатой за мусорными баками. Убийцы любят возвращаться к удачным схемам.

– Где он сейчас?

– У меня дома.

– Что?

– Мы заперли его в подвале. Нохи хочет, чтобы ты приехал и забрал его.

– Зачем?

– Он думает, что Кляйнман ничего не знал. Пацан действовал по собственной инициативе.

– Вы уверены?

– Так думает Нохи.

Значит, сам он считает иначе.

– А почему ты хочешь, чтобы я его забрал?

– Ты же сказал, что можешь остановить эту войну. Вот и посмотрим.

– И что мне с ним делать?

– Это твои проблемы.

В этом была своя кривая логика. Они не хотели сдавать его полиции, но и убивать не хотели. Проще было сбагрить его кому-нибудь третьему.

– Когда мне приехать?

– А ты где?

– На севере. Буду в Тель-Авиве утром.

– Значит, поспит на полу. Надеюсь, не простудится.

Он продиктовал мне адрес и повесил трубку. Вернулась Эла. В руке она держала нечто, напоминающее веточку оливкового дерева, на конце которой болтался ключ. Я пошел за ней. Середину номера со стенами из светлого бруса занимала двуспальная кровать, напротив – большой телевизор, над ним – видеоплеер и репродукция Модильяни, принадлежащая кисти мастера, и рядом не стоявшего с Модильяни. В конце комнаты – душ, туалет и еще одна дверь. Я открыл ее. За ней располагался маленький дворик с джакузи под пластиковым навесом. Пока я раздумывал, как им пользоваться, она проскользнула мимо меня, и вскоре до меня донесся шум льющейся воды.

Я взял