Шрифт:
Закладка:
– Это я упала, – объяснила она.
Я вежливо ответил, что мне очень жаль это слышать.
– Вы заблокируете оплату по чекам? – с надеждой в голосе спросила она.
Я пообещал, что непременно это сделаю. Если нельзя доверять любимому супермаркету, кому тогда вообще можно доверять?
Простившись с ней, я позвонил Эле.
– Странно, – сказал я, когда она взяла трубку. – У вас совершенно одинаковые стрижки. То, что она как две капли воды похожа на тебя, мне понятно, но почему две женщины, которые с рождения никогда не встречались, носят одинаковую прическу, это для меня загадка…
Она заплакала. Я послушал ее рыдания и положил трубку.
21
Когда я приехал домой, она уже поджидала меня, сидя на ограде. На сей раз она оделась в темно-зеленые брюки карго и коричневую футболку, подчеркивающую форму груди. На шее висела тонкая серебряная цепочка с маленьким солдатским жетоном из белого золота. Я не стал спрашивать, не подарок ли это от клиента – в конце концов, военнослужащие тоже живые люди. При моем приближении она спрыгнула с ограды, преградила мне путь и требовательно спросила:
– Как она?
Я прошествовал мимо нее к двери:
– Я уже говорил тебе: не люблю, когда меня подкарауливают возле дома.
Не успел я открыть дверь, как получил удар по щиколотке. Довольно ощутимый, острым носком туфли прямо по косточке. Я повернулся к ней, скорее удивленный, чем рассерженный.
– Сукин сын, – процедила она севшим от напряжения голосом. – Ты знаешь, как я волнуюсь. Что за игры ты затеваешь?
Я молча прошел в квартиру и сел в старое кресло посреди гостиной. Она проскользнула за мной и встала напротив меня.
– Объясни мне про стрижки, – попросил я.
– Что?
– Я уже сказал тебе по телефону. У вас одинаковые стрижки.
– И что?
– Ты говорила, что никогда с ней не встречалась. Я еду в Кфар-Саву. Она открывает мне дверь. И я вижу тебя. Логично, вы же однояйцевые близнецы. Но откуда у вас одинаковые стрижки?
Она покрутила головой, озираясь, потом наклонилась, давая мне возможность рассмотреть ее обтянутую тканью брюк задницу, убрала с дивана три книги и обертку от соленой соломки и села. Я попытался вспомнить, когда в последний раз ел соленую соломку, но даже вкус ее выветрился у меня из памяти.
– Это обычное дело, – сказала она. – Я много про это читала. Еще в детстве. Самый известный случай был в Огайо, в семидесятые. Два близнеца, которых разлучили с рождения, выросли в разных семьях. Обоих звали Джеймс. Оба стали помощниками шерифа в своих городках. У обоих была склонность к механике, рисованию и плотницкому делу. Оба женились на женщинах по имени Линда, оба назвали старшего сына Джеймс Аллан. Оба развелись и снова женились на женщинах по имени Бетти. У обоих были собаки по кличке Той.
– Той? Как по-английски «игрушка»? – уточнил я.
– Наверное.
– Ты хочешь сказать, что она, не подозревая о твоем существовании, пошла в парикмахерскую и попросила сделать ей каре?
– Откуда ты знаешь, что это называется каре?
– Я величайший детектив на свете.
А еще я частенько краду из мусорных корзин квитанции об оплате с банковских карт, принадлежащих женщинам, которые изменяют своим мужьям.
– Откуда деньги? – спросил я.
– Какие деньги?
– Ты заплатила за номер в Рош-Пине. Ты оплачиваешь мои услуги. И не похоже, чтобы ты где-то работала.
– Ты ведь не это хотел спросить.
– С чего ты взяла?
– Спроси, что хотел спросить.
Она не шевелилась, но все в ней клокотало от гнева, а глаза метали в меня громы и молнии.
– Ты все еще занимаешься этим?
– Не твое дело.
– И то верно.
– А у тебя деньги откуда? Тебе платят за то, что ты прячешься по дворам и фотографируешь, как трахаются парочки? Это что, лучше?
– Иными словами, ты не бросила это занятие?
– Идиот! Я уже говорила тебе, что меня хватило на шесть месяцев. Надеюсь, ты хоть знаешь, что такое баннеры?
– Реклама в интернете?
– Именно. Я продаю баннеры для интернет-сайтов.
– То есть работаешь с рекламными компаниями?
– Да.
– Лучше бы ты занималась проституцией.
Это было, конечно, рискованное замечание, но оно произвело нужный эффект. Она засмеялась. Смех помог ей расслабиться и успокоиться. Она медленно, тем же жестом, что в машине по дороге на север, откинула назад голову и уставилась в потолок.
– Хочешь, съездим к ней?
– Пока не надо.
Мое предложение ее как будто испугало, а я не собирался на нее давить.
– Какая она?
– Такая же, как ты, но не совсем.
– В каком смысле?
– У нее сломаны ребра и на руке синяки.
– Какие синяки?
– Обыкновенные. Какие остаются, если кто-то тебя бьет.
Она не шелохнулась, только чаще задышала:
– Я знала. Только не спрашивай меня откуда. Пожалуйста.
– Откуда?
– Ты действительно идиот.
– Мне выставить счет?
Она наконец опустила голову:
– Какой счет?
– Я нашел ее. Работа закончена.
– Я хочу знать, кто ее бьет.
– С вероятностью девяносто девять процентов – муж.
– Как ей помочь?
– Уговорить подать заявление в полицию. Только в последний момент она откажется.
– Почему?
– Ты правда хочешь ей помочь?
– Да.
Я встал, достал из сумки под столом цифровой «Никон» и направил на нее.
– Не улыбайся, – сказал я. – люди никогда не улыбаются, когда фотографируются на удостоверение личности.
– Ты предлагаешь мне выдать себя за нее? – наконец догадалась она.
– Именно.
– Но зачем?
– Ты пойдешь в полицию и скажешь, что хочешь еще раз поговорить со следователем, к которому уже обращалась.
– И?
– Ты сразу поймешь, что там на самом деле происходит.
– Зачем тебе это?
– Я хочу знать, первый это случай или нет.
Я быстро отщелкал три кадра, сунул камеру в сумку и встал.
– Мне понадобится пара часов, – сказал я. – Жди моего звонка.
Она не двинулась с места:
– Я не хочу идти домой. Я там с ума сойду.
Мне хотелось сказать ей, что она и так ненормальная, но я сдержался.
– Можно, я останусь здесь? – спросила она, всем видом напоминая мне грустного кокер-спаниеля.
– Ладно. Только приберись в квартире.
– Это еще зачем?
– Так делают все женщины, когда остаются в моей квартире одни.
– Прибираются?
– Да.
– Значит, ты считаешь, что мое тяжелое душевное состояние – это повод заполучить бесплатную уборщицу?