Шрифт:
Закладка:
– Недостаточно горячая, – пробормотал он. – Тысячу раз просил их подогревать чашки.
– Я знаю про войну, – сказал я.
Он поднял на меня глаза, но даже бровью не повел.
– В последние два года вы с Кляйнманом устраивали фальшивые теракты и убирали бойцов друг друга. С его арестом это прекратилось, но теперь кто-то убил его жену, и он думает, что это ты.
– И что?
– А то, что война может возобновиться в любую минуту. В моих силах этого не допустить.
Он подал дяде знак, и тот с почти извиняющимся выражением лица приблизился ко мне. Я развел руки в стороны. Он со знанием дела охлопал меня ладонями в поисках записывающего устройства. Нащупав «глок», он скривился, но оставил его на месте. Еще немного, и он начнет мне нравиться.
– Я же говорил тебе, я ее не трогал, – сказал Авихаиль. – Кляйнман сам ее казнил.
– Зачем ему это?
– Ходят слухи, что она ему изменяла.
Мы в первый раз взглянули друг другу в глаза. Теперь я точно знал то, в чем еще минуту назад сомневался.
– Кляйнман ее не убивал.
– Откуда ты знаешь?
– Он сам мне сказал. Я был у него сегодня утром.
– И ты ему веришь?
В его голосе звучала неприкрытая издевка. Будь я обидчив, наверняка обиделся бы.
– Я и тебе поверил.
– Если это не он и не я, то кто?
– Если вы уничтожите друг друга, кто выиграет?
Он посмотрел на дядю, а тот – на меня.
– Немало народу, – произнес дядя.
– Как я и говорил, в моих силах этого не допустить.
– Каким образом?
– Я найду ее убийцу.
– Почему ты думаешь, что тебе это удастся?
– Потому что это моя профессия. Кроме того, со мной полиция будет сотрудничать, а с вами – нет.
– А если ты его найдешь?
– Я должен буду сообщить в полицию.
– А что я буду с этого иметь?
– До полиции дорога не близкая. По пути я могу остановиться и выпить чашечку эспрессо.
Между Нохи и дядей завязался диалог. Он шел без слов, но продолжался довольно долго. Я тем временем разглядывал кафе. Длинная стойка из светлого дерева; над ней – полки, уставленные бутылками спиртного среднего качества. На краю – кофемашина из блестящего хрома, в которой отражалась – малюсенькая голова и расплывшееся тело, как в кривом зеркале комнаты смеха, – хозяйка заведения, с тревогой наблюдавшая за нашей компанией.
– Ладно, – сказал дядя. – Чего ты хочешь?
– Кто сказал, что я чего-то хочу?
– Каждый чего-то хочет.
– Это из песни?
– Строишь из себя умника? – спросил Авихаиль. – Я не люблю умников.
– Понял, – ответил я. – Проехали.
– В последний раз спрашиваю: чего ты хочешь?
– Мне нужны кассеты.
Он уставился на меня так сосредоточенно, что один из телохранителей шагнул в нашу сторону, но дядя знаком приказал ему вернуться на место. По лицу Авихаиля паутиной медленно расползалась улыбка. Чудесная улыбка. Как у двенадцатилетнего пацана, получившего в подарок ярко-красный велосипед, о котором он мечтал целый год. Его зубы – готовая реклама стоматологической клиники. Белые и ровные, как у студентки американского колледжа, которая чистит их по пять раз в день.
– Как ты узнал?
– На свете не так много людей, способных организовать кражу из полицейского управления. В нашем случае это или ты, или Кляйнман.
– А почему не он?
– Я думал об этом. Последнее, чего хочет Кляйнман, это чтобы кассеты попали в руки к его подручным. Это задевает его честь, а он сейчас и так ослаблен. Если бы это зависело от него, записи просто исчезли бы. Пленки лежали бы на своем месте, но порванные или затертые. А кроме него, ты единственный, кому интересно, что на этих записях.
– А почему это должно меня интересовать?
– Если бы Кляйнман должен был освободиться, его жена узнала бы об этом первой.
– Он должен освободиться? – спросил он таким тоном, словно только того и ждал.
– Нет.
Он задумался. Я тоже.
– А с чего мне их тебе отдавать? – наконец прервал он молчание.
– Тебе они ни к чему. Только для забавы. Ты думал придержать их на случай, если Кляйнман не узнает, что я спал с его женой. Но он уже знает.
– Мне нужно двадцать четыре часа форы, – с неожиданной решительностью сказал он.
– Для чего?
– С момента, когда ты назовешь мне имя убийцы, до того, как ты пойдешь в полицию.
– Двенадцать часов, – возразил я, но исключительно в попытке сохранить лицо.
– Или сутки, или ничего.
– И торг неуместен?
– Нет.
Он откинулся назад и кивнул дяде. Дядя кивнул в ответ и направился к «Мерседесу». Именно в эту секунду появился и Сергей Первый. Он остановился на тротуаре и тоже кивнул, но уже мне. Может быть, сегодня Международный день кивка? Может быть, прямо в эту минуту представители всех стран в ООН встают и под звуки израильской песни «Мы принесли вам мир» кивают друг другу?
Минуту спустя дядя вернулся и положил на стол пластиковый пакет, на котором все еще красовалась круглая полицейская пломба. Я не смог удержаться и заглянул внутрь. Там лежали два десятка компактных видеокассет и видеокамера Sony.
– Камера в подарок, – сказал дядя.
Я поблагодарил его и потянулся за пакетом, но тут Авихаиль подался вперед и опустил мне на руку свою ладонь. Это было совсем легкое касание, но все мои красные кровяные тельца мгновенно вытянулись по стойке смирно.
– Если попытаешься меня обмануть, – ласково произнес он, – я тебе не завидую.
– Здесь все записи? – спросил я, вставая.
– Да.
– Откуда мне знать, что это так?
– Ниоткуда, – сказал дядя. – Но это все записи. Мы даже копий не сделали.
– Почему?
– А зачем?
Пожалуй, он был прав. Я решил присоединиться к празднику кивков, но, боюсь, в моем случае кивок больше напоминал почтительный поклон.
18
Шагая по улице, мы с Сергеем Первым молчали. Мимо нас шли люди, занятые своими делами, но мы их не замечали. От осознания того, что мы были на волосок от смерти, судорогой сводило затылок и сжимало диафрагму. Кожа у меня была холодная и липкая, как у старухи, злоупотребившей тональным кремом. Хорошо бы принять душ, а лучше два. Пакет болтался у меня в руке, иногда задевая за ногу. Сергей косился на него, но вопросов не задавал.
