что эту проблему нельзя решить без положительной идентификации детских скелетов. Меня огорчало другое: Дин даже не захотел обсудить проблему и изучить те факты, о которых он, возможно, не знал. Хосе Пабло подошел ко мне и пробормотал, что «доверяет» зубам и попытается откопать статью на эту тему, но я все равно пребывала в мрачном расположении духа.

Атмосфера становилась все более напряженной. К вечеру, на который был намечен прощальный ужин по случаю отбытия Билла в Боснию, все были на взводе. На выходе из «Амохоро» я встретила Стива Майалла, следователя МТР, с которым мы дружили. Я, не называя имен, рассказала ему об инциденте с зубами, на что он, обнажив отполированные никотином зубы, улыбнулся и с резким британским акцентом произнес:

– Знаешь, у меня девиз простой: «Не позволяй всяким гаденышам на тебя давить!»

Это почему-то очень позабавило меня и помогло немного прийти в норму.

После ужина мы с Хосе Пабло поговорили о важности командного духа: для эффективной работы нам надо работать вместе, слаженно, поддерживать друг друга. Нам надо уметь спокойно оценивать свою и чужую работу, быть готовыми обсудить возникающие разногласия, найти общее решение. Нам надо доверять друг другу. Спустя четыре года после той дискуссии Хосе Пабло стал главным антропологом Трибунала, а я – его заместителем. Мы были в морге Трибунала в Косово, это была уже не пыльная палатка, а чистое здание с водопроводом и электричеством. Но уроки, полученные в Кигали, не прошли даром: все четыре антрополога, работавшие в Косово, были проинструктированы и знали, что всегда, прежде чем дать заключение о возрасте останков, нужно выслушать второе мнение. Оценка возраста требовала особого внимания, поскольку она является совместным результатом объективных измерений биологических показателей плюс мнение квалифицированного антрополога. Как бы то ни было, мы смотрели на коллег по команде именно так. Миссия в Кигали уверила меня в том, что доверие коллегам по команде как в профессиональном, так и в личном плане необходимо.

Нам определенно очень повезло: мы расположились с максимальным комфортом – те столы, что не поместились в палатке, стояли снаружи, на них лежало девять скелетов. Погода была отличная – солнечная (а значит, достаточно света для работы) и не слишком жаркая (особенно на контрасте с душной палаткой). Пьер вносил в журнал данные о найденных вещах и фотографировал одежду, а сразу за его спиной несколько рабочих отмывали скелеты. Одетта и Беатрис из числа местных стирали нашу рабочую одежду. Прежде у нас не было такой роскоши, и мы довольствовались вечно грязной, дурно пахнущей «рабочей» одеждой и «цивильной», которую берегли как зеницу ока. Нижнее белье мы стирали сами, так что я была очень благодарна маме, которая перед второй моей миссией в Руанду подарила мне эластичную бельевую веревку с прищепками. И вот, стоя у одного из «уличных» столов, я возилась с очередным скелетом – исследовала его, попутно счищая с костей личинок, – а с высокого забора мне улыбались дети. Им было ужасно интересно, что же такое мы тут делаем. Вообще, миссия в Кигали запомнилась мне как достаточно приятная: мы работали в хороших условиях, к нам изредка приходили следователи из МТР, чтобы пообщаться на самые разные темы: от методов восстановления раздробленных пулями черепов до итальянского кинематографа. Некоторые вопросы следователей звучали весьма необычно, например: «А вы можете описать это огнестрельное ранение так, будто это рассверленная замочная скважина?»

Тем временем скелеты начали говорить. Их истории были совсем не похожи на те, что рассказывали тела убитых в церкви Кибуе. Так, один из скелетов, который я изучала в Кигали, имел множество травм: тут и перелом нижней челюсти, и сломанная ключица, и проломленная грудина, и двусторонние переломы ребер, и даже перелом обеих плечевых костей и правой стопы. Это означало, что человека забили до смерти. А еще, что он сопротивлялся. Такой характер травм контрастировал с тем, что я видела в Кибуе: здесь люди боролись за свою жизнь, а там редко кто осмеливался даже прикрыть голову. Меня вновь мучил вопрос: почему так вышло? Почему в Кибуе люди не пытались себя защитить? Неужели они смиренно приняли свою судьбу? Или быть может, там было слишком тесно, чтобы выставить руки для защиты? А что же произошло в Кигали? Было ли здесь больше места? Яростнее люди? Не знаю… Но факт остается фактом: тот, чьи кости я изучала, получил удар в подбородок, он, вероятно, упал, его начали бить по телу, а он до последнего пытался себя защитить. Рядом с ним в могиле лежали еще два мужчины: одного забили, а другого – застрелили.

Мог ли какой-то из этих скелетов принадлежать сыну той женщины, что недавно приходила к нам вместе с другими представителями коммуны? Да, вполне. Эта женщина приходила к нам не единожды, и во второй раз ее сопровождал человек по имени Виатор. Изучив мое удостоверение личности и увидев, что мое второе имя – Мсиндо (такое же, как и у моей матери), Виатор очень обрадовался. Я из своих. Теперь, завидев меня, он каждый раз выдыхал:

– Мсиндо! – и так же, как моя джаджа, делал акцент на «син» и довольно резко шипя сквозь передние зубы.

Реакция Виатора была очень похожа на ту, что я видела у капитана ганских миротворцев: «Значит, ты настоящая сестра!» Для этих людей я воспринималась как более «своя», потому что во мне не просто текла африканская кровь, но само мое имя указывало на связь с регионом. Мне казалось, что такое восприятие накладывало на меня некоторые обязательства. Я чувствовала, что должна приложить максимум усилий как личность, а не только как профессионал, поскольку есть люди, для которых практически лично ответственна за то дело, которое делаю.

Как и в Кибуе, в Кигали мы решили провести День одежды. На сей раз мы готовились без Билла – он уже улетел в Боснию. Ответственным и руководителем группы вообще был назначен Хосе Пабло. Эта роль более соответствовала его заслуженному (хотя и запоздалому) назначению на должность главного антрополога. Мы практически закончили свою работу. Среди прочего в куртке одного из убитых обнаружились водительские права, что позволило нам провести предварительную идентификацию. Теперь оставалось дождаться подтверждения со стороны родственников.

В рамках Дня одежды в Кигали мы проводили анализ крови. Если кто-то опознавал одежду и вещи и приходился умершему родственником по материнской линии, мы просили этого человека сдать кровь. Из крови выделяли митохондриальную ДНК и сравнивали ее с той, что была выделена из костей.

Одежду и вещи эксгумированных трупов мы решили разложить