этой миссии работали Мелисса, Дин и Оуэн Битти, научный руководитель Дина. Не мешкая, Билл начал вводить нас в курс дела уже в машине, пока мы ехали сквозь прохладную и влажную ночь Кигали. Приходилось перекрикивать шум мотора и ветер, поэтому казалось, что Билл говорит о чем-то очень срочном, но мы не смогли разобрать почти ничего из его слов.

Три события, совпавшие с нашим приездом, развеяли мое благодушное настроение: в Заире были убиты трое швейцарских сотрудников гуманитарной миссии; в Бурунди кто-то объявил награду за головы американцев; и в Кигали ребенок нашел противопехотную мину на автобусной остановке. Оглядев пулевые отверстия в моем гостиничном номере в Кигали, я вспомнила то, о чем не следовало забывать: следи за собой, будь осторожен, здесь нет безопасных регионов.

Умом я понимала, что «Меридиан» не хочет или, скорее, не может потратиться на капитальный ремонт всех номеров, но я не хотела жить на одном месте преступления, пока мы расследуем другое. К счастью, оказалось, что «Меридиан» находится в достаточно неудобном для нас месте – от него сложно добраться до объекта нашей работы, поэтому в итоге было принято решение о переезде. Наша последняя ночь в «Меридиане» была неспокойной: даже без непосредственного контакта с останками или с судебно-медицинскими описаниями погибших меня беспокоили мысли о духах, которые все еще заперты в этих стенах.

И почему я думала, что Кигали будет сильно отличаться от Кибуе? В конце концов, мы приехали в Кигали, чтобы расследовать смерть людей, убитых во время геноцида. Как и в Кибуе, людей прицельно уничтожали. Однако в сельских районах вроде Кибуе организаторы загоняли людей на стадионы и в церкви, а в «более столичном» Кигали преступники использовали блокпосты, чтобы задерживать пешеходов, водителей и пассажиров под предлогом проверки документов. В национальных удостоверениях личности, которые в то время были у каждого руандийца, содержалась информация, имевшая для убийц определяющее значение, – пункт «Этническая принадлежность». Каждый руандийский гражданин был приписан к одной из трех групп – хуту, тутси или тва. Политики, спланировавшие геноцид, дали ясный сигнал: апрель 1994 года станет переломным моментом – теперь всех тутси, а также всех, кто имеет жену или мужа тутси, и любого, кто выступает за умеренную политику в отношении тутси, ждет смерть.

Экстремистская догма вдохновителей геноцида состояла в том, что этническая принадлежность каждого может быть безошибочно определена по сочетанию соответствующих только ей физических черт. В частности, хуту описывались как коренастые, темнокожие и широконосые, а тутси стереотипно считались высокими и прямоносыми обладателями светло-коричневой кожи. По иронии судьбы эти описания были наследием европейской колонизации Руанды конца XIX века. Когда на рубеже XIX и XX столетий Германия установила здесь свою колониальную администрацию, в Руанде существовало феодальное общество, состоящее как из земледельцев, так и скотоводов, а слова «хуту» и «тутси» обозначали скорее социальное положение людей, говоривших на одном языке и исповедовавших одну религию. Эти определения были изменчивы: положение человека в обществе менялось в зависимости от того, приобретал или терял он свой скот, из какой семьи происходили его или ее супруга или супруг. Для облегчения своей колониальной политики в духе «разделяй и властвуй» колонизаторы постепенно превратили эти гибкие термины в элементы жесткой классификации, основанной на популярных в конце 1800-х идеях о расовом превосходстве.

Следующая колониальная администрация, установленная уже Бельгией, в 1934 году ввела обязательные удостоверения личности, где «этническая принадлежность» тутси обычно признавалась за теми, кто владел более чем десятью головами крупного рогатого скота. Бельгийцы также восхваляли тутси как имеющих «почти европейскую» внешность, что, естественно, означало, что они превосходят других руандийцев и имеют привилегии при трудоустройстве в колониальную администрацию.

Я часто задавалась вопросом, зачем вообще было нужно указывать этническую принадлежность в удостоверении, если и так очевидно, кто, к примеру, тутси? На мой взгляд, наличие графы «Этническая принадлежность» разрушает как представления колониальных времен, так и догмы экстремистов, ставшие оправданием геноцида. Присутствие «этнической принадлежности» в идентифицирующем человека документе означает, видимо, что ее трудно определить на основании только внешности. Даже если этническую принадлежность выявляют исключительно на основании физических особенностей человека, смешанные браки между хуту и тутси фиксируются еще с доколониальных времен, поскольку исторически разные семьи стремились таким образом укрепить положение в обществе. Естественно, в 1994 году невозможно было описать тутси только как высоких, светлокожих и тонконосых людей, а хуту – как носителей противоположных признаков. Отсюда – необходимость в определении этнической принадлежности по идентифицирующим документам, что имело решающее значение даже для организаторов и подстрекателей геноцида, несмотря на то что по радио транслировали следующее: «Вы без труда узнаете тутси по тонкому носу».

Удостоверения личности имели особенно важное значение для Кигали, поскольку в условиях относительной социальной анонимности города люди не всегда знали, кто к какой этнической группе принадлежит. В период с апреля по июнь 1994 года, если кого-то останавливали на одном из контрольно-пропускных пунктов в Кигали и в его удостоверении личности значилось «тутси», этого человека задерживали или убивали на месте.

Мы исследовали территорию за гаражами на холмах в одном из индустриальных районов Кигали. Мы успели немного осмотреть окрестности, пока подъезжали к гаражу и парковались на пятачке, свободном от мусора – ржавых автомобильных остовов, банок из-под краски, резины, одежды и обуви. Мы с трудом преодолели эти завалы и добрались до калитки, за которой виднелась бегущая вниз по склону холма дорожка. Здания остались за нашими спинами, неподалеку виднелся поросший деревьями овраг, с тропой, идущей по его дну.

С вершины холма был виден не только овраг, но и пространство далеко за ним, и мне на секунду показалось, будто я парю над миром. На уровне глаз летали вороны, откуда-то снизу доносились звуки города, и единственное, что еще напоминало о близости земли, это два отдаленных темно-зеленых холма, почти что горы, окутанные туманом. Я напрягла глаза и посмотрела вниз, на выгребную яму в овраге. Все началось с того, что Билл обнаружил несколько тел на верхних уровнях, а затем, уже вместе со следователем МТР по этому делу Пьером Хютсом, попытался исследовать яму, спускаясь в нее на веревке. Как только прибыла наша команда, Дин, имевший навыки скалолаза и привезший с собой в Руанду по просьбе Билла специальное снаряжение, начал устанавливать альпинистскую страховочную систему. Страховка позволила Биллу и Пьеру добраться до дна ямы – а это, на секундочку, восемь метров. Билл и Пьер работали по очереди: пока один спускался на пару часов вниз, другой, стоя у верхнего края ямы, делал записи и подавал вниз бутылки с питьевой водой. Несколько