Шрифт:
Закладка:
В оставшиеся до отъезда дни мы занимались консервацией объекта. Нам предстояло сложить всю одежду в соответствующие мешки для тел, а потом поместить все их в покои священников, которые после будут опечатаны (двери надежно заперты, окна – заложены кирпичом). Логистикой демонтажа оборудования занимался Джефф. Поскольку других задач у группы не было, Билл собрал нашу группу на лужайке и решил подвести итоги. Был солнечный день, и бирюзовое озеро светилось за нашими спинами: Ральфа, Хосе Пабло, Дина, Стефана, Джеффа, только что прилетевшего Эндрю и Мелиссы. Сначала мы обсудили наши успехи. Мы уложились в отведенные сроки, обнаруженные нами доказательства стали надежным подтверждением показаний свидетелей, а разделение процесса на фазы – с привлечением патологоанатомов позже, чем остальной группы, – стало успешным опытом. Также мы обсудили всевозможные недоработки. Оборудование стоило проверить еще в Лондоне, чтобы не вышло так, что в Руанду приехало черт не пойми что; шефу логистики надо было приехать заранее, за две недели до антропологов, чтобы успеть подготовить площадку; нужно больше прозекторов, еще один археолог с опытом в области электронного картографирования для работы в могиле; а также длинные перчатки до локтя. Мы поговорили и о том, как в будущем стоит организовать труд патологоанатомов, как оптимизировать систему отчетов и т. п. Обсудили также наше место в Трибунале ООН как независимых исследователей и источников информации. Мы обсудили, какой вообще объем судебно-медицинских свидетельств является достаточным. Нужно ли раскапывать каждую братскую могилу в Руанде, чтобы считать доказанным факт геноцида? Мы не знали. Это определялось судьями МТР, но и они затруднялись дать ответ, поскольку это первый прецедент, когда подобные судебно-медицинские свидетельства используются в международном суде. Этой эксгумации было суждено установить стандарт.
Лично для меня было интересно увидеть, как сильно разнятся мнения: кто-то считал, что цель нашей работы для Трибунала состоит в предоставлении доказательств для его судебного расследования, другие видели более важным правозащитный аспект, полагая, что наша главная миссия – это рассказать всю историю трагедии и зафиксировать факты. Для меня эти цели являются взаимодополняющими. Я с удивлением узнала о том, что многие следователи поначалу считали, что судебно-медицинские доказательства являются излишними: «Все знают, что здесь есть захоронения, что здесь был геноцид». К сожалению, материальные свидетельства, вещдоки, необходимы: действительно существуют такие люди, которые не хотят верить в факт геноцида.
Мы чувствовали удовлетворение от проделанной работы. И хотя мы многого достигли, я все думала, как можно описать то, что мы сделали в 1996 году в Руанде. В один из наших последних дней в Кибуе мы с Биллом ехали через город, отвозя нескольких наших работников по домам, и вдруг женщина – та самая, что жаловалась на Дне одежды, что вещи слишком грязные, – увидела нас и подошла к машине. Она наклонилась к открытому окну и поцеловала меня в обе щеки, дважды.
– Большое спасибо за вашу работу, – сказала она на французском, а затем подозвала пару людей и рассказала им, кто мы и чем занимались в церкви. Во время разговора она все держала меня за руку. Ее слова изменили для меня все – я смогла взглянуть на проделанную работу по-новому.
Несколько дней спустя я уже летела домой, в Калифорнию. Я задержалась на два дня в Кигали: нужно было внести оставшиеся 112 отчетов о вскрытиях в базу данных для патологоанатомов. Моя голова была забита терминологией. Так, у Низама часто встречалась такая фраза: «разложившаяся, дурно пахнущая масса остаточных неопознанных внутренностей». Эти отчеты также дали мне повод задуматься: почему так мало тел в Кибуе имели травмы, полученные при самозащите? Я ожидала увидеть больше таких травм, они обычно локализуются на лучевых и локтевых костях и на руках. Но эти люди вообще практически не пытались защитить себя. Более того, они даже не поднимали рук, чтобы прикрыть голову.
Из первых 70 случаев, внесенных мной в базу данных, подавляющее большинство составляли женщины и дети, погибшие вследствие тупых травм, у остальных либо причину смерти не удалось точно установить, либо смерть наступила вследствие проникающей травмы. Исключением стал один человек, причиной смерти которого была названа «шрапнель». Также я узнала, что сила, с которой наносились удары взрослым и детям, была одинаковой. Я хочу сказать, что у некоторых убитых детей даже не успели срастись кости черепа, но удары наносились с такой силой, что были пробиты и внешняя, и внутренняя костные оболочки черепа, точно так же, как и у взрослых.
И вот спустя три дня после Кибуе, оставив там все эти тела, я поглощала свой ужин на борту самолета. В нескольких рядах от меня сидели Дин и Стефан (Билл летел первым классом), а я думала об отношениях, которые сложились у нас за время этой миссии. Мы вернулись во внешний мир, но эксгумация почти пяти сотен тел из одной братской могилы осталась в нашей общей истории. Две трети жертв были женщинами и детьми. Их всех убили. Мы начали со скелетов с поверхности холма, с присыпанными землей и выбеленными солнцем костями и разбросанными по подлеску ребрами (что было правильно), а затем проникли в глубь могилы: нас встретили скелетированные и мумифицированные тела с прилипшими к черепу волосами, одетые в обесцвеченные прилипшей землей лохмотья; затем, под верхними слоями, хорошо сохранившиеся тела, сложенные вповалку, практически без земли между ними, рука рядом с рукой, ресницы рядом с бородами, младенцы, привязанные к спинам матерей, в не успевших потерять яркие цвета одеждах. Мы смотрели на все это спокойно, пока работали в могиле, но теперь, в светлой и чистой кабине самолета, я испытала настоящий шок от увиденного. Перед моими глазами стояли вереницы трупов, горы одежды и костей. Меня окутала печаль – их смерть была оглушающей, ослепляющей, невыносимой в своей реальности.
Когда я наконец оказалась в воздушном пространстве Соединенных Штатов, я уже чуть успокоилась. Более того, за пару часов до этого момента я даже смогла улыбнуться, когда Билл прощался со мной и коллегами в аэропорту Брюсселя.
– Вы хорошие специалисты. Купите себе теплую одежду. У тебя тот же номер телефона, да? А у тебя? – сказал он.
Устроившись на своем месте, я смотрела фильм, шедший на экране в нескольких рядах
