Наконец я решилась и положила руку на плечо женщины. Несмотря на палящее солнце, ее кожа была прохладной. Так мы молча простояли несколько минут, а потом она сказала, что хочет сдать кровь, поскольку она родственница по материнской линии. Позднее, уже после Дня одежды, я записала в своем дневнике: «Когда я стояла, касаясь плеча этой женщины, я чувствовала, что буквально нахожусь в историческом континууме руандийцев, пострадавших от геноцида. Работая с этими останками, мы становимся неотъемлемой частью процесса исцеления выживших».

Слова «исторический континуум» не пустой звук для меня – я действительно ощущаю себя внутри непрерывного исторического процесса. И для этого мне вовсе не обязательно встречаться с родственниками тех, чьи тела я эксгумировала, не говоря уже о том, чтобы прикасаться к выжившим. Я просто чувствую, будто через всю эту великую схему вещей, в которой – и я, и оставшиеся в живых родственники тех людей, чьи тела я эксгумировала, проходит единая нить. Когда я мысленно гляжу на мир из космоса, я вижу эти невероятно длинные серебристые нити, соединяющие меня, моих товарищей по команде со множеством мест на свете: в Руанде, в Боснии, в Хорватии, в Косово. Я хочу распространить эту идею еще дальше, на область индивидуальной и коллективной памяти, ведь судебные антропологи формируют такую память, эксгумируя и идентифицируя тела. Такое зримое, ощутимое присутствие тела лишает надежды на то, что этот человек жив и просто не может выйти на связь, потому что оказался в плену, в тюрьме, потерял память, тяжело ранен или что-то еще. Бывает и так, что государство лжет, выдавая погибших за «пропавших без вести». В этом случае идентификация останков из массовых захоронений помогает опровергнуть «официальную версию».

На День одежды пришла девочка лет тринадцати. Легко, будто не касаясь земли, она шла между рядами одежды. Ее сопровождал мужчина средних лет. Самым удивительным было то, как с этой девочкой общались взрослые: они разговаривали шепотом, наклоняясь к ней и словно ища ее разрешения или одобрения. На ее лице было выражение, которого я никогда раньше не видела. Ни горя, ни печали. Ни страха, ни удивления. Ни даже спокойствия. Только погруженность внутрь себя, отчего девочка казалась мудрой, как бывают мудры африканские духи.

Канадская съемочная группа, которая несколькими днями ранее взяла интервью у Билла, вела съемку на Дне одежды. Несколько лет спустя Билл прислал мне их фильм «Хроники предсказанного геноцида». Часть истории рассказывает о мужчине, чья жена была убита в церкви Кибуе. Их дочь видела убийство матери своими глазами. Девочке удалось спрятаться в церкви, а спустя некоторое время – воссоединиться с отцом. В фильме показано, как отец и дочь медленно ходят среди одежды, разложенной на брезенте. Когда я увидела, как они подошли к ступеням церкви, я внезапно поняла, что девочка из фильма – это та самая девочка, что ходила между рядами одежды, почти не касаясь земли. Картинка сложилась: я поняла, что за сцены стояли перед ее мысленным взором. Она была человеком, который пережил не просто массовое убийство, но буквально истребление. Она спаслась от смерти, которая целилась прямо в нее. И она видела, что ее мать спастись не смогла.

Позже в фильме отец говорил, качая головой, что они с дочерью не нашли одежду его жены, хотя точно знали, что она была убита здесь: дочь видела это сама. И тут меня осенило: единственная причина, по которой им не удалось найти одежду погибшей, – тот факт, что я не отобрала ее для осмотра. Мы не могли выложить все найденные вещи – нам попросту не хватило бы места, поэтому пришлось отбирать лишь те, что были в хорошем состоянии и имели яркие отличительные черты. Одежда матери этой девочки в нашу выборку не попала. Отец и дочь точно знали, что эта женщина погибла во время резни, но все равно пришли на День одежды. Зачем? Почтить память? Убедиться, что произошедшее не было страшным сном? Примириться с утратой? Не знаю… Я выключила фильм. Мне было больно оттого, что я не выставила одежду той женщины. Мне хотелось попросить прощения у ее родных. Мне было очень горько оттого, что нам не хватило места, чтобы выложить порядка пяти сотен комплектов одежды. Я заплакала.

Еще одной жертвой, опознанной на Дне одежды, стал мужчина с протезом ноги. Он был единственным человеком с инвалидностью во всей могиле, поэтому я резонно предположила, что его опознают, даже если у него не осталось выживших родственников. И действительно, почти все, кто пришел на День одежды, вспомнили этого человека. Мне сказали, что у него есть племянница. В последний раз ее видели на острове Иджви вместе с другими руандийцами. Они бежали в апреле 1994 года – прямо перед самым пиком геноцида. Несмотря на отсутствие племянницы в Кибуе и, следовательно, невозможность получить у нее кровь для сравнительного ДНК-анализа, были очень веские основания считать установленной личность этого человека. Он был хорошо известен и имел заметное отличие от других – как при жизни, так и после смерти.

* * *

Меньше чем через неделю после Дня одежды мы должны были покинуть Кибуе. Каждую ночь меня окутывал липкий страх, а тарахтение катера руандийских солдат заставляло вздрогнуть. Во вторник я проснулась с твердой уверенностью, что уже среда, а значит, вот-вот я уеду отсюда. Когда я осознала, что перепутала дни, я практически впала в истерику. Не-вы-но-си-мо. Было невыносимо оставаться здесь, было невыносимо считать дни до отъезда, было невыносимо постоянно ощущать страх. Все вокруг казалось опасным – навязчивое внимание миротворцев или перспектива того, что местные военные попытаются присвоить имущество ООН (например, автомобили)… Меня словно било током. Просто сидеть и ждать ужина два часа (теперь снова на веранде) стало настоящим испытанием – а вдруг светящаяся лампочка послужит мишенью для стрелков…

Двадцатого февраля я вышла к завтраку как раз в момент, когда ревущий катер вдруг остановился посреди озера. Тела убитых 15 февраля наконец всплыли на поверхность, и теперь солдаты затаскивали их на борт. Вообще-то члены нашей группы заранее делали ставки на то, сколько времени потребуется трупным газам, чтобы поднять тела на поверхность. Победителями стали те, кто давал им пять дней.

Некоторые из солдат, что вытаскивали тела из воды, были одеты в гражданское: брюки и рубашки. Неподходящая одежда для операций на воде. Один из солдат чуть не свалился за борт,