Шрифт:
Закладка:
Спустя час с лишним вертолет появился. Перед самым отлетом Билл попросил меня присоединиться к нему в Боснии, я дала свое согласие, мы даже обсуждали детали моего перелета в Боснию. Но сейчас я была поглощена мыслями о другом – мне предстояло провести День одежды.
Билл хотел провести День одежды во дворе церкви – нам предстояло выложить для опознания только те вещи и ту одежду с яркими индивидуальными особенностями, чтобы увеличить шансы на опознание. Было решено брать одежду с тел и в тех случаях, когда было проведено вскрытие, и в тех, когда дело ограничилось внешним осмотром. Это означало, что я не могла просто взять журнал Роксаны и мои записи и выбрать из «вещдоков» подходящие по параметрам вещи. Мне предстояло изучить более 450 отчетов патологоанатомов: узнать, проводилось вскрытие или внешний осмотр (патологоанатомы обычно забывали отметить это в отчете), а затем по описанию в графе «Одежда и др.» постараться понять, было ли найдено вместе с телом что-то, что имеет смысл использовать для идентификации. После я должна была найти в мешках, сложенных в пристройке, и по биркам с номерами дел отделить те трупы, которые я посчитала перспективными. Дело осложнялось тем, что все мешки с трупами были сложены абы как, так что меня ждали буквально две кучи тел, каждая – метр с лишним в высоту.
К счастью, работала я не одна. Мне помогали четверо наших самых лучших работников: Робер, Игнас, Макомб (это кличка, его настоящее имя было Бернар) и еще один парень, чьего имени я, к сожалению, не помню. Мы вместе занялись разборкой мешков с останками: Игнас называл номер, написанный на мешке – по-английски или на киньяруанда, в зависимости от того, что приходило ему в голову, – затем мы с Робером просматривали мой список «избранных» и кричали «Йего!» (Да!) или «Ойя!» (Нет!). Макомб и четвертый парень брали нужный мешок и бросали его (да, боюсь, это был единственный способ) в кучу. Так мы перелопатили больше четырех сотен мешков. Многие из них прилично весили, а из других и вовсе вываливались личинки и текла зловонная жижа.
Каждый раз, когда попадался нужный мешок, парни выносили его и ставили на пол передо мной, а сами отходили подальше – как можно дальше, – пока я открывала его и возилась с содержимым. Это было что-то – настоящая хтонь. Меня просто сшибало с ног от густого запаха разложения и зрелища вылупляющихся и пирующих на останках плоти личинок. Я снимала одежду и перекладывала ее в приготовленный заранее пронумерованный мешок. Эта работа была намного хуже эксгумации, потому что теперь вид тел вызывал какой-то неестественный ужас. Оказавшись вне могилы, они стали прибежищем мух. Некоторые мешки не просто шевелились, они были ощутимо теплее других – все из-за личинок.
Мы работали не спеша, часто делали перерывы, во время которых обсуждали все подряд: выкуп, который предстоит отдать за меня моему будущему мужу (по всей видимости, Билл как мой «отец» обещал им, что готов принять в уплату один приличный ужин с жареной курицей); владение оружием в Штатах (они спрашивали: «Правда, что ли, каждый может иметь оружие?»); беженцы в Заире; смерть заключенного, пытавшегося накануне сбежать из тюрьмы Кибуе и застреленного охраной (эта сцена была видна даже с нашей верхотуры – залитая кровью форма убитого была заметна издалека). Робер, Игнас и я общались в основном по-французски, хотя они научили меня и некоторым словам на киньяруанда, а Макомб и четвертый парень (эти двое больше остальных пытались сбивать цену, когда мы обсуждали размер моего брачного выкупа в коровах) всегда говорили со мной на киньяруанда, а я отвечала им на английском. Они снова говорили на киньяруанда, а я вновь отвечала на английском – и так, пока все не начинали хохотать от веселого недоумения.
Вся работа заняла четыре часа: меньше, чем я предполагала, но все же достаточно. Несколько разочаровывало, что нам пришлось повозиться из-за беспорядочно сваленных мешков, но кто знал, что придется снова возвращаться к ним и сортировать? В следующих миссиях мы не делали такой ошибки и складывали мешки с останками по порядку номеров, кучами по десять или двадцать, поскольку всегда оказывалось нужно вновь покопаться хотя бы в одном мешке.
На следующее утро мы с восемью помощниками отстирали и высушили всю отобранную мной одежду и вещи. К обеду того же дня к нам на помощь, прямо с миссии на Гаити, приехал Хосе Пабло Барайбар, антрополог ООН из Перу. В нем были примечательны три вещи: он бегло говорил по-французски, поэтому ему было гораздо легче общаться с нашими работниками; он органично и без всякого напряжения вписался в наш рабочий процесс, никак не подвергнув сомнению мой стиль руководства; и, наконец, он снял рубашку. Его кожа сразу напомнила мне карамель, и я почувствовала досаду из-за отсутствия Роксаны – с кем еще, кроме нее, я могла бы пообсуждать новенького? Как бы то ни было, я обрадовалась приезду Хосе Пабло, поскольку только что узнала, что с поездкой Билла произошла какая-то заминка и он возвращается в Кибуе. Так что мне нужна была вся возможная помощь, чтобы побыстрее закончить работу, принять душ и успеть вернуться в номер до того, как Билл приедет и взвалит на меня еще какой-нибудь адский проект.
В тот вечер я чувствовала себя уверенной и собранной. Я знала точно, чем буду заниматься на следующий день: Ральф и Хосе Пабло пообещали, что помогут мне разложить на церковном дворе выбранную для опознания одежду и предметы (всего больше полусотни ящиков) и накроют все брезентом на случай дождя. Следующая суббота, 17-е число, должна была стать Большим днем, Днем одежды. После чего у команды оставалось время до 25 февраля – предполагаемой даты закрытия могилы, – чтобы очистить территорию. Ну а потом мы уедем в Кигали. Миссия подходила к концу, практически все дела были сделаны, я расслабилась и почувствовала себя хорошо. А потом все изменилось. Я изменилась.
Вечером 15 февраля команда собралась в гостевом доме, все ждали ужина. Я попросила коллег передвинуть
