даже не чуточку, а большую, огромную каплю.

Здесь — его собственный мир. Мир, где он один король, властелин и Бог. А все мы — его безвольные игрушки.

«Но не ты. Ты — особенная».

«Я думал, что ты поймёшь… Когда-нибудь ты поймёшь… Со мной не так уж и плохо».

Эта сволочь не появлялась уже три недели — вплоть до сегодняшнего утра, когда то, чего я боялась, всё-таки свершилось. Всё это время я невольно задавалась вопросом, где он? У него появились какие-то важные дела и он в лучшем случае просто приглядывает за мной со своего монитора, как за крысой в клетке? А может, его нашли и уничтожили? Последняя мысль внушала смешанные чувства. Если Химика больше нет, сможет ли кто-то найти это место? Унеси он этот секрет в могилу, всех здесь наверняка просто убьют. То же самоебудет, если ему придётся бежать.

В голове вновь всплыло воспоминание о том дне. «Специальная экскурсия» — такое издевательское название он дал ему, когда связал мне за спиной руки, затянул глаза повязкой и куда-то вывел. Дело было после моей очередной попытки побега — накануне я накинулась на него с голыми руками.

Этот ублюдок отбился от меня с такой небрежностью, будто скидывал надоедливого котёнка, а затем вколол мне снотворное. Я боялась, что на этот раз его терпение лопнуло и меня могло ждать нечто похуже. Поэтому, когда на следующий день Химик пришёл и с удовлетворением в голове сообщил, что хочет мне что-то показать, я приготовилась к очередному кошмару. То, что выродок убьёт меня на первой же неделе плена, перед этим ничего не осуществив, мне как-то не верилось — однако приступить к этому самому «осуществлению» именно сейчас он как раз мог.

Я помню, сначала мы шли по гладкому полу. Затем куда-то свернули и оказались на лестнице, которая вела вниз. У меня, ещё толком не отошедшей от действия транквилизатора, дико кружилась голова, и тошнило, и если бы он не придерживал меня, я бы, наверное, упала.

Этот странный путь занял не больше пяти минут. Когда мы, наконец, куда-то спустились, я почувствовала запах сырой земли. У меня мелькнула мысль, что меня выведут на улицу, но мёртвый, затхлый запах подземелья становился лишь более спертым. Всё это не сулило ничего хорошего. Если бы не моё полусонное состояние — не думаю, что удержалась бы от плача или даже истерики.

Прежде, чем услышать впереди движение, я почувствовала, что к подвальному амбре примешалось что-то ещё. Новый запах не был похож ни на один из тех, что можно встретить в подземелье.

Запах жареного мяса.

Внезапно я разобрала потрескивание огня и ещё какие-то звуки. Они напоминали…

Тут я поняла, что. Мне захотелось бежать отсюда что есть сил, кричать и рыдать — только бы никогда не снимать со своих глаз повязку, чтоб не увидеть того страшного зрелища, что я сейчас ярко представила.

Без всякого предупреждения он резко сорвал ткань с моей головы. Я зажмурила глаза, но было поздно — за ту секунду, что я промедлила, в сознании ослепляющей вспышкой явственно успела запечатлеться жуткая картина.

Я увидела сооружение, больше всего напоминающее кирпичную доменную печь — вот только гораздо больше. Вход в её жерло, обрамлённый металлом, охраняли такие же ворота, открытые створки которых были похожи на крылья ворон, вьющихся над падалью.

А в середине жерла было человеческое лицо.

Вывернутое так, будто атлантозатылочный сустав наполовину оторвался от позвоночника, оно смотрело прямо на нас лопнувшими, пустыми глазницами, из которых текла чёрная жижа. Кожи вокруг практически не осталось — коричневая, как корочка пережаренного хлеба, она лохмотьями сползала с костей, обнажая почерневший череп. Но больше всего выделялся рот — точнее, то, что от него осталось. Огромная чёрная воронка, навсегда застывшая в крике; казалось, она до сих пор изо всех сил взывала о помощи, пытаясь захватить хоть немного несуществующего кислорода из углекислого ада огня. Из этой воронки шёл свистящий, всасывающий хрип — такой мог издавать только выходец с того света.

— Он уже мёртв. Пневмоцистная пневмония, площадь поражения легочной ткани составляла восемьдесят процентов. Частое и типичное осложнение синдрома приобретенного иммунодефицита, — спокойно растягивая слова, как будто мы пили коктейль на пляже, сказал Химик. В речи его слышались нотки нескрываемой гордости. — Конечно, он ещё успеет мне послужить. Всё, что нужно для образцов, я у него взял.

Из моих закрытых глаз катились слёзы. Я чувствовала, как они неприятно щиплют щёки. Скатываются на губы. Тошнота сделалась ещё сильнее.

Он щёлкнул чем-то, по звуку напоминающим зажигалку.

— Механизм включения печи встроен в мои часы. Я включил его незадолго до нашего прихода, так что этот товарищ, считай, любезно дожидался нас. Тут есть несколько режимов, так сказать, прожарки. Я выбрал не самую сильную — прах этого симпатяги ты бы, боюсь, не так оценила.

Он театрально вздохнул.

— Хотя я и при жизни не назвал бы его таковым. Но если хочешь, могу раздобыть его фотографию, возможно, ты посчитаешь иначе.

Повернувшись в его сторону, я, сморгнув слёзы, приоткрыла глаза. Сквозь пляшущие на размытой плёнке обзора блики я увидела, как этот урод довольно вертит левым запястьем.

— Вообще, хорошие часики. Соединены со всеми местными системами и двумя панелями управления. Сигналы поступают прямо на них. А ещё это дистанционное устройство связи. Мне не нужно подходить к общим коммуникаторам, чтобы транслировать свой голос. Я делаю это не так часто, но обещаю, — он протянул руку к моим волосам. Я попыталась одернуться, но не смогла. — Настанет время, когда ты сможешь меня услышать.

Химик погладил меня по волосам. Почему-то он хотел уложить мне их так, чтобы они спадали на лоб. Дотронувшись до моей щеки, он ласково, как любимый мужчина, вытер слезу, аккуратно поднёс палец к своему рту и попробовал.

— Солёная. Одна из удивительных жидкостей человеческого организма. В своё время мне нравилось её изучать, в слезе есть полезные вещества. Особенно меня интересовали природные бактерицидные и антивирусные свойства в структуре — за счёт лизоцима.

Он медленно проглотил слюну вместе с моей слезой, причмокивая, как вкушающий мамино молоко младенец. Меня трясло от отвращения.

— Но мне ещё нравится художественное их описание. Моё любимоепроизведение искусства — картина фламандского художника Рогир ван дер Вейдена «Снятие с креста». Великолепное чувственное исполнения. Преданный образ матери.

Едва заметно всхлипнув, я закусила нижнюю губу. Рот наполнил солоноватый вкус. Запах обугленного человеческого мяса сделался невыносимым.

Последнее, что ощутила я, теряя сознание (кроме сожаления, что меня не стошнило на него),