— Ух, давненько я тут не был! — сказал, оглядываясь, Тим. — О, вижу тут старую добрую ручную дрель.

— Конечно, сынок. Она переживёт ещё твоих внуков!

Пройдя к центру грязного дощатого пола, папа дернул незаметное на первый взгляд железное кольцо и тем самым откинул крышку подпола.

— Но сначала туда. Так, молодежь, включите свет!

Тим, протянув руку к ближайшей к нему стене, выполнил просьбу, а я хихикнула. Учитывая, что мы оба миновали тридцатипятилетие, к озвученной отцом категории отнести нас было нельзя даже с натяжкой, но, кажется, папа будет называть так нас и в сорок, и в шестьдесят.

— Пап, зачем ты туда полез? Я же сказала, картошку…

— Да погоди ты, доча. Я за вареньем к чаю, я быстро.

Ещё одна особенность папы — позвать за одним, а по пути вспомнить про другое.

— Ща, скажу, когда забирать у меня, — отец скрылся внутри.

— Интересно, — Тим задумчиво оглядел полки. — Может, мне ещё тут поискать эту фотку? Не удивлюсь, если она окажется в самом неожиданном месте. И я не про то место, которое всегда имею в виду, — спешно заверил друг.

— Какую фотку?

— Да понимаешь, Катюха, хотим мы с Тишкой замутить коллаж к годовщине наших родителей. Сегодня утром договорились. А у меня как раз клёвая фотка была — лет десять назад, когда ездили на Воргольские скалы, щёлкнул там маму с батей на фоне классного вида. В тот момент ещё закат такой был красивый. Представляешь, как я это запомнил!

Я понимающе улыбнулась. То, что Тим неравнодушен к живописным вещам в природе и её явлениях, знали немногие, но я была в их числе.

— Думал, она в моей старой комнате, но туда я вот ездил — всё перерыл, не нашёл. Дома, естественно, её тоже нет.

Тут из открытого подпола доносились громкие причитания папы насчёт того, что у нас слишком много банок с вареньем, и предположения, куда бы он их дел, причём не все были самыми приличными.

— А грибов ещё насолили! Мы тут что, атомную войну переживать собираемся? Тима, иди сюда, забирай варенье. Катюха, ты тоже — малиновое. Отнесите в дом пока. Я ещё за грибами слажу.

Закатив глаза, я подошла вместе с Тимом к проёму в полу и взяла покрытую пылью банку с тёмно-бордовым содержимым.

— Три банки? — Тим ошалело глядел вниз, на моего папу, держа в одной руке литровую банку клубничного варенья, а в другой — смородинового. — К чаю? — посмотрев на меня, он поднял одну бровь, а затем снова крикнул в яму. — Дядя Сёма, мы так не уедем домой — к стульям приклеимся со штанами вместе!

— Остряк, — папа захохотал. — Что не влезет — в другой раз съедим. Надо же это добро куда-то девать! О, вам с собой ещё сейчас дам. Да вы идите, идите! Сам справлюсь. Потом возвращайтесь!

— Папа, мы с Антоном сильно не едим… — начала я, но отец уже скрылся. Я закрыла глаза, улыбнулась в знак сокрушения и посмотрела на Тима. — Придётся, видимо, теперь отдуваться тебе.

— Что значит «теперь»? Я и так варенье ем больше всех из вас.

— Вот и… хорошо. Только не садись после него на мопед. А то Марго будет возмущаться не только раздавленному сиденью, но и наличию на нём твоих штанов, — подойдя к сделавшему притворно-отчаянное лицо другу, я одобрительно похлопала его по груди свободной рукой и улыбнулась. — Ну я же шучу.

В ответ тот изменил в своей мимике всего лишь две вещи: выпятил губы вперёд и опустил их уголки вниз, после чего деланно-понимающе закивал.

Когда мы зашли в дом и поставили на кухонный стол банки (Тим тут же начал восхищаться «картошечкой»), я вытерла их тряпкой, затем достала три столовые ложки и три вазочки.

— Ну как, ты передал привет от меня и Антона родителям? Кстати, фотографию я могла бы поискать в своей квартире в Красногорске… может, заехать сегодня по пути домой. Если нужна будет ещё какая-то помощь в вашем деле — я только с удовольствием.

— Хорошо… Кать, я знаю, почему ты не поехала в Красногорск.

Я остановилась, сжимая в руке синюю вазочку. Этого утверждения от друга я ожидала меньше всего — сейчас и когда-либо.

— Тим, это ты к чему?

— К тому, — вздохнул он. Обернувшись, я увидела, что Тим смотрит на меня сочувствующим взглядом и, опустив глаза, покачала головой.

— Да ладно тебе, Катерина, — примирительно сказал приятель. — Я вообще-то никогда тебя ни в чем не осуждал, да и не буду. Только если ты вдруг тоже не полюбишь продуктовый, в который ходит Марго.

Я, улыбнувшись на мгновение, вновь погрустнела. Тим всегда отличался проницательностью, и порою это меня смущало, а иногда и бесило.

— Ты опять всё понимаешь… Ладно. Да. Признаю. Я не поехала в город, потому что боялась — вдруг папа потащит меня к Устинье. Вот, — я нервно сцепила пальцы в замок и стиснула зубы. — Я даже Антону не решаюсь сказать это вслух. И с сестрой об этом толком не поговорила, потому что… Чёрт, даже на этой кухне уже, кажется, её шторы! Знаю, это звучит эгоистично, по-детски. Самой от себя стыдно, но ничего не могу поделать. Понимаю, что папа имеет право на счастье, но в душе… Тим, я никогда не хотела, чтобы он был с кем-то, кроме мамы. Даже если её уже нет.

На кухне повисла тишина. Я чувствовала себя так, будто где-то в моей душе с грохотом обрушилась груда камней, оставив после себя сейчас только гулкое это.

— Катюш… Антон тоже обо всём догадался. Если что. Он понимал, что ты сама не расскажешь. Всё ждал, когда ты будешь готова. Да… Тоха всегда тянет кота за хвост.

— Поэтому решил поговорить ты?

— Лучше сразу вырвать занозу и не ждать осложнений, чем осторожно тянуть и вырезать по кусочкам, — он склонил голову набок и внимательно посмотрел на меня. — Кать, неужели ты об этом сейчас пожалела? Если что, хорошо — буду очень плохим.

Грустное выражение кота, который просит сметанку, вышло у друга настолько смешным, что злость было испытывать попросту невозможно.

— Нет, — честно ответила я. — Ты прав — мне надо было высказать это вслух. Да, я всё понимаю — то, что люди вступают во вторые и третьи, и последующие браки, это нормально. Это я знаю, и это я уже слышала, — произнесла я эти предложения таким тоном, чтобы у Тима не возникло