Шрифт:
Закладка:
Все на селе облегченно вздохнули, в том числе и родители, надеясь, что уж армия-то перевоспитает Ивана. Там железная дисциплина, устав, порядок. Там строгие командиры, дедовщина, наконец. Да что говорить… Надежды на армию возлагались большие.
Но возвращение оттуда Ивана Осипова показало, что и армия была бессильна что-то с ним сделать. Вернулся оттуда Осип еще более дерзким, наглым и даже свирепым. Бедная мать иссохла от его постоянных дебошей, отец старался не бывать в общественных местах.
Но всему на этой земле приходит конец: и плохому, и хорошему. Так по-хитрому устроена жизнь, ибо, наверно, в ней не было бы смысла, не будь в ней перемен и разных событий. Закончилась сроком в колонии и бесшабашная Ванина жизнь. Три или четыре ходки имел друг детства Мурунова к тому времени, о котором идет рассказ. Все эти отсидки были за драки, одна из которых привела к убийству по неосторожности…
…Вертолет летел на минимальной высоте, чтобы сидевшей в ней опергруппе РОВД было детально видно все, что происходит на земле. Невысокий и редкий северный лес не мог скрыть беглеца при всем его желании. Все было видно как на ладони.
В районе случилось ЧП. Некий мужчина, изнасиловав в одной из деревушек школьницу, подался на украденной совхозной лошади в бега. Мурунов, тогда еще молодой лейтенант, как и вся группа, прилип к иллюминатору и во все глаза смотрел вниз. Оставались под бортом редкие забытые балаганы, охотничьи заимки. Их снова сменял лес, живущий своей тихой жизнью, размеренность которой мог нарушить только человек.
Уже смотрели вниз без особого энтузиазма, когда над очередной заимкой узрели табун лошадей. Вернее, даже не табун лошадей привлек всеобщее внимание, а чуть поодаль стоявший взмыленный и бьющий копытом конь.
Запахло жареным. Вертолет сел, обдав местность гулким шумом и ветром. Сыщики во главе с начальником отдела Виктором Ивановичем Гринько ринулись к избушке. Оттуда навстречу вышел старик.
— Здравствуй, огонёр[3], ищем мужчину на лошади, — приветствовал его начальник, — не скажете, чья эта лошадь? — он указал рукой на взмыленного коня.
— Эта? Эта лошадь Ивана, приехал да ушел куда-то сразу, — не очень радушно ответил старик.
— Какого Ивана? — екнуло сердце у Мурунова. Неужто опять Осип, друг детства, натворил делов? Да сколько можно-то? Только вроде откинулся…
— Иванов много, а Осипов один, — ответил дед и вошел, будто обидевшись, в избушку.
«Вот те раз! Опять Осип совершил тяжелейшее из преступлений, да когда он успокоится-то?!» — в сердцах подумал Петр. В душе на миг полыхнула жалость к бывшему другу детства, которого приходится ловить, как дикого зверя… Эх, Ванька, Ванька, что ты делаешь со своей жизнью-то, видный красивый парень…
Чуть поодаль от избушки стоял большой заброшенный хотон, и какое-то наитие подсказывало, что рецидивист скрывается именно там. Больше негде ему прятаться. Лес окрест, как было видно с высоты, чист, не провалился же он, в конце концов, сквозь землю.
— Слепцов, заходи слева! Суздалов, иди с тылу! Оружие наизготовку! Стрелять на поражение! Преступник вооружен и очень опасен! — бывалый начальник РОВД распоряжался по военному коротко и четко, умело. До Мурунова вдруг дошло, что его лучшего друга детства могут пристрелить, как зайца.
— Товарищ начальник! — метнулся он к Гринько, — разрешите мне пойти! Одному! Я знаю этого человека очень хорошо!
— Ты что, Мурунов, сбрендил? Как — одному? Так он сразу тебя… и пикнуть не успеешь! — взорвался начальник. Его можно было понять. Молодой Мурунов должен был прикрывать более опытных товарищей сзади. Он не смеет им рисковать.
— Товарищ майор! Если пойдут все, жертв будет больше! — Петр бросил в лицо своему начальнику последний свой козырь. — В меня он не будет стрелять!
— Молчать! — рявкнул майор, а в голове молниеносно пронеслась картина перестрелки, кровь и трупы. Из укрытия Осип перещелкает их, как семечки. Это и к гадалке не ходи. На секунду он остыл, подумал и посмотрел на Мурунова долгим взглядом — худенький, маленький, соплей перешибешь, а какой смелый. Настоящий опер, боец. Теплая волна нежности подступила к горлу, Виктор Иванович отвернулся, сглотнул слюну…
— Давно знаешь? — спросил он, успокоившись.
— Друг детства, вместе росли, — ответил Мурунов и глянул на начальника светлыми узкими глазами.
— И ты уверен? — теперь Виктор Иванович смотрел на него испытующе.
— Уверен, товарищ начальник, — как прилежный ученик быстро сказал Петр.
— Ну, что же… — начальник еще колебался, потом положил руку на плечо Петра и тихо сказал: — Иди.
…Ровным шагом Мурунов направился к хотону. Ожидаемого выстрела не было. Мурунов тихо ступил внутрь. Там было сумеречно, лишь полоски света падали от редких и мелких окошек.
Из любой точки пространства мог взять его на мушку прицелившийся. Стрелять Осип умел без промаха. Петр знал это хорошо. Время сгустилось тягуче и тяжело. Оно было почти ощутимым. Он крикнул в темноту:
— Осип, это я, Петя Мурунов! Не стреляй! Поговорим! Ты же все понимаешь!
— Я-то все понимаю, — раздался голос за спиной.
Мурунов быстро обернулся и увидел друга детства с опущенным ружьем.
Нервная дрожь прошла по всему телу…
— Если бы не ты, Петя, я бы устроил тут бойню, — сказал мрачно Осип, подошел к Петру и бросил на пол карабин: — Ты же знаешь, что ждет меня на зоне за изнасилование…
Его, разумеется, осудили. Но, имея дерзкий характер, при такой тяжелой статье он, по слухам, не дал там себя в обиду. Он умел подмять под себя любого.
Потом след его потерялся. Мурунов перевелся жить и служить в Якутск, иногда вспоминал своего друга детства, но где он и что с ним случилось дальше, так и не разузнал.
…Большой круглый стол все наполнялся разными блюдами. Молчаливая женщина средних лет все подносила и подносила. Вот дымится жаркое, вот строганина уже подтаяла, вот салат, к которому даже не прикоснулись, а друзья детства все не могли наговориться. Вспоминали и вспоминали…
— Да, Петр, золотой ты человек, — говорил Осип, — если бы ты был трусом, неизвестно, где мои
