На улице пуржило, хоть и не так сильно, как утром. Вадиму подумалось: хорошо бы снег сегодня не прекратился. Тогда будет повод прийти сюда и завтра. За один день ничего как следует не разведаешь.

Неподалеку стояли кучками люди – не то охранники, не то такие же участники массовки, – и курили, прикрываясь поднятыми воротниками. К Вадиму подошел тип в заснеженном тулупе и барашковой шапке.

– Отец, спичек не найдется?.. Цвырк!

У Вадима на мгновение отнялся дар речи. Федько!

Что он делает возле «Метрополя»? Одет не в служебное, шифруется. Это в порядке вещей – вокруг гостиницы, закамуфлированные кто под чистильщика обуви, кто под продавца семечек, паслись десятки агентов. Ничего удивительного в том, что и Федько поставлен следить за безопасностью. Звание у него высокое, так что наверняка не просто надзирает, но и координирует. Может, его даже к Пудовкину в массовку засунули – глядишь, вместе актерствовать придется…

Вадим подал на ладони коробок спичек с призывом: «Крой буржуя не матом – предъяви ультиматум!»

– Спасибо, отец.

Федько зажег спичку, сунул в пламя кончик погасшей папиросы, отошел и встал поодаль, под закругленным сводом. На Вадима он больше не глядел, смахивая падавшие на тулуп снежинки.

Узнал или нет? Не должен. Вадим был загримирован почище любого ряженого из цирка Чинизелли. Не признали его сейчас бы ни друг Макар, ни Барченко, ни родная мама, будь она жива. Своим внешним прикрытием он был доволен и считал его абсолютным. Если б еще борода не щекотала ноздри…

Вадим отвернулся, высморкался в сугроб и вернулся в гостиницу. Привратник в штанах с лампасами вытянул раскормленную будку, когда увидел, как аксакал в преклонных летах спринтерски взбегает по лестнице в зал.

Аннеке сидела, сгорбившись, ее отяжелевшая голова клонилась все ниже.

– Просыпайся! – Вадим протолкался к союзнице и прижался накладными усами к ее розовому ушку. – Запоминай. Сидишь до конца тура. Когда Верлинский уйдет, проследишь за ним, сколько будет возможно.

– А ты?

– У меня Федько. Он у входа.

– Товарищ, вы мне мешаете! – тявкнул какой-то школяр, сидевший справа от Аннеке – Вадим загородил ему обзор.

– Потерпишь… – бросил он ему и снова быстро-быстро зашептал Аннеке: – Если р-разминемся, ступай в общежитие, а завтра с утра приходи к Серафиму, постараюсь быть.

– С тобой ничего не случится? – Она была обеспокоена не на шутку.

Честнее было сказать «Как карты лягут», но такая неподдельная встревоженность читалась в ее взгляде, что он слукавил:

– Ничего. Увидимся.

– Това-арищ! – запищал противный школяр. – Я из-за вас ход Рубинштейна пропустил!

Вадим отвесил ему воспитательный подзатыльник, чтобы не приучался сызмальства старших попрекать, и покинул зал.

Следующие два с половиной часа Аннеке просидела, как на иголках. От происходящего вокруг она отстранилась напрочь, – от мыслей о Вадиме не отвлекали ни шепотки соседей, ни удушливый табачный дым, ни стукотня переставляемых фигур. Опамятовалась, когда прямо перед глазами проплыл в светло-серых облаках силуэт Верлинского. Вместе с другими игроками, закончившими свои партии, он шел к выходу. За столиками сидели еще четыре пары, но до них Аннеке не было никакой печали.

«Проследишь за ним, сколько будет возможно…»

Она подорвалась со стула, наступила на ногу школяру и выскочила из зала, где уже нечем было дышать. Сбежала вниз по ступеням и ухватилась за перила, глотая холодную свежесть, которой тянуло из раскрытых дверей гостиницы.

– В…ам н… не… хорошо? – прогундосил кто-то рядом.

Аннеке обмерла, точно Верлинский застукал ее за подглядыванием в замочную скважину, замекала по-козьи и – бегом, бегом к гардеробной, где остался саамский печок.

Она была уверена, что Верлинский уйдет из «Метрополя», но он кого-то ждал, околачиваясь у лестницы. Оказалось – Ласкера. Ветеран шахмат завершил свою партию чуть позже и только теперь появился в сопровождении обожателей. Его о чем-то спрашивали, требовали расписаться, тянули к фотографу с портативной «Лейкой». Верлинский с ангельским терпением переждал всех и подошел последним. Аннеке давным-давно оделась и переступала с ноги на ногу перед трюмо в холле, парясь в своем меховом наряде, то скидывая, то накидывая капюшон и в тысячный раз поправляя волосы. А Верлинский отвел Ласкера от входа, туда, где не сквозило, предъявил ему некую бумажонку, маленькую и мятую, и задвигал по ней пальцем, что-то натужно проговаривая.

Ласкер потемнел лицом и гневно что-то ответил. Говорили не по-русски, Аннеке не разбирала ни слова. Но в том, что диспут разгорелся жаркий, сомнений не возникало. Верлинский не сдавался, пыкал-мыкал, весь посинел от натуги и все всучивал Ласкеру бумажку, как взятку.

На лестнице показалась Надин. За ней, словно привязанные, бежали двое газетчиков и, склонив челки, пулеметно строчили в блокнотах. Она царственно бросала им лаконичные пояснения. Увидев Ласкера в затруднительном положении, Надин переменилась в лице, прогнала репортеров и ввязалась в дебаты с Верлинским. До Аннеке долетало: «Как смеете?.. Он – колосс!.. ваши измышления…» Верлинский из синего сделался фиолетовым, но не уходил. Тогда Ласкер разом прервал перебранку и прошествовал в ресторан, откуда доносился многообещающий звон столовых приборов. Надин проследовала за ним. Верлинский проводил их тяжелым и, как почудилось Аннеке, ненавидящим взглядом, он прошагал к вешалкам и швырнул на стойку перед гардеробщиком картонный номерок, получив светлый плащ с шерстяной поддевкой и шапочку-петушок.

Уходит! Аннеке прекратила кривлянья у зеркала и выметнулась из гостиницы. День уже погас, зажглись фонари на высоких столбах. Вадима нигде не было.

К четырем часам пополудни стало очевидно, что съемок не будет. В середине ноября световой промежуток короток, а метель и не думала стихать. Свешников объявил ожидавшим статистам, чтобы приходили завтра пораньше, с тем и отпустил по домам.

Федько переговорил со швейцаром, тот взял под козырек, на минуту скрылся в вестибюле, вернулся, по-военному доложил, и вскорости к «Метрополю» подъехал глянцевый крытый «Паккард», искрящийся от пороши. Эти дорогие американские автомобили могли позволить себе только крупные госструктуры. Ну да, подумал Вадим, Федько отстоял свою смену и на ведомственном авто едет отдыхать. Вот и удобный случай узнать, где его берлога!

Вокруг отеля кучковались конные экипажи и машины такси. На медлительных сивок-бурок Вадим не взглянул – где им угнаться