– Езжай вон за той машиной. Только полегонечку, чтобы не заметили.

Шофер – напыжившийся латыш в шлеме – обернулся на требовательного седока. Вид старого лапотника, который говорит и двигается совсем по-молодому, да еще дает такие странные поручения, озадачил его. А «Паккард», увозивший Федько, уже повлекся по рыхлым снежным наносам, набирая скорость.

Время шло на секунды. Вадим положил на плечо прибалта свой еще не отработанный киногонорар, а второй рукой достал наган.

– Езжай, кому сказал! Государственная важность! Улавливаешь?

Шофер перестал кобениться и врубил мотор. Вся Москва была осведомлена о том, что в «Метрополе» проходит международный турнир, оберегаемый бойцами невидимого фронта. Этот клоун в зипуне наверняка из них. А с ними лучше распрей не затевать. Начнешь препираться – сошлют в Сибирь.

Снегопад помог: «Паккард» был не в состоянии разогнаться, как подобает техасскому мустангу, и вперевалку полз по заваленной дороге. «Фиат» висел у него на хвосте, изредка сдавая назад, чтобы не примелькаться. Латыш оказался прирожденным шпиком – ни поправлять, ни понукать не требовалось. Вадим сидел сзади, безмолвно отмечая про себя маршрут.

Доехали до Лубянки. Вот будет невезуха, если Федько направляется с докладом к чинам из ОГПУ и застрянет там до ночи… «Паккард» и правда притормозил у знакомого здания, Федько сбегал внутрь, но скоро вернулся и поехал дальше. Миновали Варварку, у реки свернули вправо, немного проехались по набережной, затем – еще раз направо, мимо Александровского сада. Вадим, наконец, додумался, куда держит путь боевой командир: кружным путем едет к первому Дому Советов, или, по-простецки, к гостинице «Националь», где поселились участники турнира.

Да, вот она, приметная шестиэтажка с Аполлоном на аттике. В прошлом году в ней жили делегаты пятого конгресса Коминтерна и остались довольны, после чего всех зарубежных гостей решено было селить сюда. Резонно: более европейских апартаментов в Москве не сыщешь.

«Паккард» высадил Федько у парадного входа и умчал в искристую замять. «Фиат» остановился саженях в пятидесяти. Вадим сделал вывод, что это конечный пункт, еще раз пригрозил таксисту наганом, велел о поездке не распространяться, вышел из машины и махнул рукой в сторону, противоположную той, куда уехал «Паккард»: убирайся! Шофер развернул автомобиль и укатил к Охотному Ряду, только белая пыль из-под колес летела.

Дождавшись, пока он уедет, Вадим с видом праздного прохожего пошел к «Националю». Буран к вечеру опять распоясался, трепал бороду (как бы не сорвал!), забирался под зипун, плюхал в лицо глинистыми хлопьями. Вадим брел, покачиваясь, как моряк по палубе. Неспешность благоприятствовала мыслительной деятельности. Он строил предположения: к кому приехал Федько? Раз отпустил машину, значит, заскочил не на пять минут. Очень может статься, что он здесь и поселился. А что? Логично – не отлучается от опекаемых ни днем, ни ночью, а расходы оплачивает казна. Вадима уколола зависть: везет же некоторым! Он в таких изысканных отелях не живал ни разу.

Заглянуть бы внутрь! При входе, как водится, двое дежурных – красноармейцы с трехлинейками, штыки примкнуты, враг не пройдет. Бородатого чернотропа, конечно, не пропустят, турнут сразу. Нечего здесь всякому сброду шляться.

Вадим наудачу предъявил пропуск, выданный Свешниковым, залопотал, что-де является порученцем режиссера, послан за реквизитом, который позарез нужен на съемочной площадке… Его, как и следовало ожидать, не дослушали, отодвинули штыками подальше. Прямоугольничек с размытым штампиком «Межрабпом» здесь не действовал.

Вадим послонялся по Моховой, дошел до университета, вернулся – нельзя было терять из виду гостиницу, чтобы не пропустить Федько, если он надумает выйти. Ошиваясь в сторонке, он видел, как на лимузинах подъезжали заграничные гости. Прибыл Капабланка, за ним Ласкер с непременной спутницей Надин. Шпильман, Ейтс, очкастый Торре… Подъезжали и русские. Все они показывали часовым мандаты в пурпурной обложке, броские, внушительные. Солдаты вытягивались во фрунт, как перед золотопогонниками в царское время, и сами открывали двери. Где же оно, хваленое равноправие, товарищи социалисты? Посмотришь на вас и поверишь, что все в мире относительно, как доказал гражданин Эйнштейн.

Вадим зашел за угол «Националя». Здесь, на Тверской, мело так же нещадно. Сквозь пелену мерцали огни гостиницы – он смотрел на них и представлял, как нежатся в своих номерах звездные проживальщики.

Шагах в десяти от него вынырнул из завирухи «Олдсмобиль» кремового цвета и припарковался между фонарями. Вадим отошел к стене, стараясь слиться с нею. В такой свистопляске это было нетрудно. Из машины вышел человек невысокого роста в сюртуке не по сезону и с непокрытой головой. Снег моментально набился в его курчавые волосы. Человек достал из салона «Олдсмобиля» втулку, похожую на небьющийся походный стаканчик, раздвинул ее и превратил в подзорную трубу. Удостоверясь, что поблизости нет прохожих, он навел свой оптический прибор на окна третьего этажа – те самые, за которыми сейчас должны были находиться прибывшие с турнира шахматисты.

У Вадима перехватило дыхание. Наблюдатель не походил на агента ОГПУ. И зачем бы официальным органам устраивать такие подглядки?

Только ли подглядки? Человек в сюртуке подвигал коленца трубы, и в ней как будто вспыхнул огонек. Диспозицию Вадима нельзя было назвать удачной, – он видел лишь какие-то проблески, источаемые линзой. А что если это не просто зрительное приспособление, а орудие убийства? Луч смерти, как в кино…

Можно же прямо здесь, с маху, разрубить все узлы! И заговор разрушить, и преступников задержать, и себя обелить…

Вадим вытащил револьвер, проверил, семь ли патронов в барабане. Ахнуть этому капитану Флинту в коленную чашечку, а потом – по шинам «Олдсмобиля». И готово, далеко не уедут.

Он вскинул руку с наганом, но сам себя одернул. Дундук! Стекла в машине завешаны изнутри непрозрачными шторками. Как знать, сколько там еще этих флинтов… Моргнуть не успеешь, как они тебя изрешетят. А скрыться в такой заверти легко и без автомобиля.

Вадим спрятал оружие и бочком-бочком, чтобы не обнаружиться, прокрался вдоль стены к углу. И со всех ног бросился к часовым у входа.

Те заученно ощетинились штыками.

– Снова ты?

Вадим ответил не словами даже, а выдохами:

– В черном… с трубой… высматривает!

Часовой постарше прокрякал молодому:

– А ну, Сашок, глянь…

Сашок глянул,