все тяготы ходьбы пешком, и пристала к человеку, пока он не пообещал ей прийти. Если бы её слышали в лавке, когда она жаловалась на меня и на тяжкие условия, я бы стала похожей на тех двух хладнокровных женщин-убийц из Александрии: Райю и Сакину!

Все рассмеялись, улучив возможность, что предоставилась им для передышки. Ибрахим спросил:

— А ты считаешь себя менее опасной, чем эти сёстры, Райя и Сакина[69]?!

Тут послышался стук в дверь, и когда служанка открыла её, показалось лицо горничной Сувайдан. Она в страхе посмотрела на Хадиджу и произнесла:

— Пришёл господин…

Затем она быстро исчезла. Хадиджа побледнела и тихим голосом сказала:

— Не оставляйте нас наедине…

Халиль со смехом сказал:

— С вами до конца, госпожа Хадиджа!..

Тоном, в котором смешались мольба и надежда, она произнесла:

— Будьте рядом со мной…

И вышла из апартаментов, после того, как Аиша окинула изучающим взглядом в зеркале своё лицо, чтобы убедиться, что на нём нет ни следа косметики.

Господин Ахмад Абд Аль-Джавад уселся на диван в центре старинной комнаты под портретом покойного Шауката, а мать семейства села в кресло близ него в толстом пальто, которое несмотря на всю свою толщину, не скрывало тщедушности её тела и сгорбленной спины. Лицо её было измождённым, и глубокие морщины покрывали сухую кожу. На нём не осталось ничего прежнего, кроме золотых зубов. Эта комната была знакома уже господину Ахмаду, её возраст ничуть не умалял роскоши обстановки, и хотя занавески полиняли, а бархат на некоторых креслах и диванах облез или порвался на их спинках и ручках, персидский ковёр сохранил своё великолепие и приобрёл даже большую ценность. В воздухе стоял аромат благовоний, приятных сердцу старухи. Женщина склонилась на свой зонт от солнца и сказала:

— Я говорила себе, что если господин Ахмад не придёт, как обещал мне, то он мне не сын, а я ему не мать…

Он улыбнулся и заметил:

— Упаси Господь. Я весь к вашим услугам, я ваш сын, как и Хадиджа — ваша дочь!

Она нахмурилась:

— Все вы мои дети! Госпожа Амина моя добрая дочь, ты — прекраснейший из людей, но Хадиджа, — тут она пристально поглядела на него и глаза её расширились, — не унаследовала ни одной черты от своих замечательных родителей…, - она покачала головой. — Милосерднейших из милосердных…!

Оправдываясь, Ахмад произнёс:

— Меня удивляет, как она могла настолько разгневать вас. Для меня всё это было огромной неожиданностью, я абсолютно не приемлю такого. Но могли бы вы рассказать мне, что же она сделала?

Женщина нахмурилась и сказала:

— Это тянется уже давно. Мы от тебя скрывали это из уважения к мольбам её матери, которая уже устала от попыток исправить её. Но я не скажу ни слова за её спиной, господин Ахмад, как уже говорила тебе в лавке…

В этот момент в комнату вошли все остальные: впереди Ибрахим, за ним Халиль, Аиша, и наконец Хадиджа. Они поздоровались с господином Ахмадом по одному, пока очередь не дошла до Хадиджи. Она склонилась с образцовой вежливостью, целуя руку отца, и старуха не удержалась и с удивлением заметила:

— Бог мой, что за манеры! Это на самом деле ты, Хадиджа?! А ты, господин Ахмад, не позволяй обмануть себя всеми этими внешними проявлениями…

Халиль с упрёком обратился к матери:

— Ты не дашь её отцу даже передохнуть?! Совершенно нет никакой нужды в суде!

Мать на повышенных тонах ответила ему:

— Что это тебя принесло сюда? И что принесло сюда вас всех? Пусть она останется с нами, а вы все идите с миром…

Ибрахим мягко сказал:

— Произнеси «Нет Бога, кроме Аллаха»…

Она закричала на него:

— Я более набожна, чем ты, мул! Если бы ты был настоящим мужчиной, то мне не было бы нужды звать сюда этого доброго господина. Что тебе здесь нужно? Ты разве не должен храпеть в глубоком сне, как обычно?!

Хадиджа испытала облегчение от подобного вступления. Она хотела бы, чтобы эта ссора стала настолько интенсивной, что затмила бы её собственную проблему, но отец громко спросил её, отрезав путь ожидаемой ею борьбе:

— Что это я слышал о тебе, Хадиджа?! Это правда, что ты не была вежливой и послушной дочерью своей матери? — да простит меня Аллах — нет, нашей общей матери?!

Надежда Хадиджи не оправдалась. Она опустила глаза и зашевелила губами, но шёпот её нельзя было разобрать, и лишь отрицательно покачала головой. Но мать махнула рукой всем, чтобы её выслушали, и начала:

— Это старая история. Я не смогу перечислить тебе всё за один раз. С первого же дня, как она вошла в этот дом, она беспричинно ссорится со мной и разговаривает со мной самым грубейшим образом, что я только слышала в своей жизни. Я не хочу повторять тебе всё, что слышала от неё за эти пять с лишним лет. Многое, очень многое, и плохие, очень плохие вещи!! Она порицала то, как я веду хозяйство и критиковала мою стряпню. Ты можешь представить такое себе, господин Ахмад? — и продолжает это до сих пор, пока не отделила свои апартаменты от моих, и дом разделился на две половины, и даже горничной Сувайдан она запретила входить в её покои, так как это моя горничная. Она привела свою личную горничную. А крыша! Крыша очень просторная, господин Ахмад, но она считала её тесной для нас обеих, и я даже была вынуждена перенести своих кур оттуда во двор!! Что мне ещё сказать, сын мой?.. Это лишь малая толика из великого множества, но мы не виноваты. Я сказала себе, что то, что прошло, то быльём поросло. Я терпела это, терпела и считала, что после того, как она отделится от меня, то причин для раздора больше не будет. Но так ли я была права в своих предположениях?.. Нет,