почти не разлучался. Она умерла в 1930 году, когда я был в Туруханском крае. Я очень тяжело переживал постигшую меня скорбь и своими письмами даже перепугал моих друзей, – писал он спустя много лет протоиерею Павлу Дашкееву. – Две вещи утешили и успокоили меня тогда. Первая то, что при мне был полный круг богослужебных книг. Второе мое утешение было в мысли о том, что окончились страдания моей многострадальной матери, безмерно страдавшей с начала моих заключений в 1922 году».

Свято-Троицкий скит, остров Анзер, Соловки. 1960-е гг.

Упоминание о богослужебных книгах важно: владыка Афанасий возил их с собой по всем этапам и в самых немыслимых условиях продолжал работать над составлением службы к празднику Всех святых, в земле Российской просиявших.

После смерти Матроны Андреевны он написал фундаментальный труд «О поминовении усопших по Уставу Православной Церкви», посвятив его памяти матери. «Наше время – время Божия попущения, время грозного Божиего суда над Православной Русской Церковью. Вместе с тем – это время очищения Церкви. Взмах за взмахом лопата Небесного Веятеля отделяет от пшеницы Христовой все случайное, постороннее, наносное, чуждое ей», – говорится в предисловии к этой книге.

19 августа 1933 года, пробыв в ссылке семь месяцев сверх срока, святитель Афанасий был освобожден и вернулся во Владимир. Из-за постоянной слежки и опасности нового ареста он переехал в город Старая Русса, где жил его близкий друг, иконописец Владимир Пылаев. Именно он, следуя указаниям владыки, написал первую икону к празднику Всех русских святых. Через год иконописец Мария Соколова по эскизу владыки написала вторую икону к празднику. Фотографии с этих икон владыка Афанасий возил с собой и раздавал верующим.

В глазах властей владыка Афанасий был «бродячий поп», из тех, кто жил на нелегальном положении и тайно совершал богослужения на квартирах в Москве, во Владимире, в Сергиевом Посаде или в Егорьевске.

С начала 30-х годов вера постепенно уходила «в подполье»: появились тайные монастыри, монахини в миру, подпольные семинарии. Праздничные богослужения нередко проводились на квартирах верующих.

Нина Владимировна Трапани, осужденная по делу об «Антисоветском церковном подполье», подробно описала квартиру на станции Лосиноостровская в Подмосковье, в которой в 1934 году проводилось тайное богослужение: «Распахнулась дверь в соседнюю комнату, и перед взором предстало чудесное зрелище: окна были задрапированы занавесями, отчего в комнате царил полумрак. На деревянной рамке под потолком были натянуты белые полотняные занавеси, полукругом отделяющие угол, а сверху изящными складками спускались до пола кружева, создающие впечатление воздушного иконостаса. К нему были прикреплены бумажные иконочки, вделанные в картонные рамки… За завесой в уголке помещался небольшой престол, налево – маленькая полочка, служащая жертвенником… Наутро храм в честь иконы Богоматери „Отрада и Утешение“ был убран, комната превратилась в обычную». Совершающих тайные богослужения священников советская власть преследовала, имея целую сеть осведомителей-стукачей…

Икона Всех святых, в земле Русской просиявших, написанная М. Н. Соколовой в 1934 г.

Всего два с половиной года владыка Афанасий пробыл на свободе.

1 мая 1936 года его арестовали по доносу провокатора, обвинив в контрреволюционной деятельности. Следствие продолжалось четыре месяца – с изнурительными ночными допросами и истязаниями. Владыка не назвал имен своих «сообщников» и укрывавших его благодетелей и не признал за собой никакой вины. Он со спокойным мужеством принял новый приговор – пять лет исправительно-трудовых работ на Беломорско-Балтийском канале.

В лагере владыку Афанасия назначили инкассатором Медвежьегорского отделения. Ему пришлось иметь дело с ворами и матерыми уголовниками. Через месяц в кассе обнаружилась недостача в тысячу сто пятнадцать рублей, в растрате обвинили инкассатора. Близкие присылали владыке деньги с воли, чтобы он смог расплатиться с долгом, но суда избежать не удалось. Приговор был суровым: инкассатору добавили год лагерей, обязав вернуть всю сумму, и на все время пребывания в заключении наложили ряд ограничений.

В августе 1937 года без предъявления обвинений владыка Афанасий был арестован и заключен в штрафной изолятор, где провел три ужасных месяца. Почти каждую ночь кого-то из заключенных изолятора выводили на расстрел, и владыка много раз, молясь в углу барака, прощался с жизнью… В одном из его писем к своему близкому другу Иосифу Потапову есть слова: «Правоверные евреи едут в Палестину и там в пятницу вечера у развалин храма Иерусалимского плачут о былой славе Израиля. И зовутся у них эти развалины „Стена плача“… У православного русского народа теперь на каждом шагу и каждый день стена плача».

С началом Великой Отечественной войны заключенных стали спешно переправлять на новое место, в Онежские лагеря Архангельской области. Владыка Афанасий более четырехсот километров шел пешком в большой партии арестантов: свои вещи изможденные заключенные несли на себе, каждый день кто-то умирал. Владыка Афанасий дошел до Онежских лагерей, но после такого перехода потерял последнее здоровье и уже не мог работать на лесоповале. Он еле передвигался с палочкой, выполнял всевозможные работы в бараке и при этом творил молитвы.

В годы заключений владыка Афанасий составил молебные пения «О прекращении войн и мире всего мира», «О сущих в темницах и заточении», «Молитва при зело скудной пасхальной трапезе» и другие.

В Онежских лагерях владыка пробыл до 13 июля 1942 года – и опять два с половиной месяца сверх срока, после чего переехал в город Ишим. Он жил на средства, присылаемые друзьями, и выполнял на дому церковные требы.

В годы войны в стране отношение властей к Церкви постепенно менялось в сторону потепления, епископов и священников стали выпускать из лагерей. Но эти послабления обошли владыку Афанасия стороной, он пожил на свободе всего пять месяцев. В ноябре 1943 года его вновь арестовали, предъявив обвинение в организации нелегальной «домашней церкви» в Ишиме. Начался новый круг мытарств по тюрьмам и лагерям.

В автобиографии «Этапы и даты моей жизни» семь месяцев скитаний с ноября 1943 года по июнь 1944 года уместились в одну строку: «Тюрьмы: ишимская, омская, московские – внутренняя (Лубянка), военная Лефортовская, Бутырская, Краснопресненская. Приговор – восемь лет заключения».

На тюремных фотографиях этого периода владыка Афанасий выглядит глубоким стариком – трудно поверить, что ему всего пятьдесят шесть лет. Он уже официально был признан инвалидом и не мог выполнять никакой физической работы. В Мариинских лагерях его назначили ассенизатором, и владыка убирал отхожие места, сравнивая себя с преподобным Иоанном Дамаскином. Как известно по житию святого Иоанна Дамаскина, строгий старец-наставник запретил ему заниматься творчеством и давал самую трудную работу: бывший вельможа со смирением убирал в монастыре нужники.

Без ропота лопату в руки взяв,