Шрифт:
Закладка:
Молодой преподаватель Владимирской духовной семинарии умел говорить о русских святых так, будто был с каждым знаком лично, знал подробности их жизни.
В предреволюционные годы иеромонах Владимирского Рождественского монастыря Афанасий стал одним из активных членов проповеднического кружка духовенства Владимирской епархии, состоял в совете Братства святого благоверного князя Александра Невского. В июне 1917 года он был избран делегатом Всероссийского съезда ученого монашества, который проходил в стенах Московской духовной академии, а на следующий год принял участие в работе второй сессии Всероссийского Поместного Церковного Собора – она открылась 20 января 1918 года в Москве под председательством недавно избранного Патриарха Тихона.
На одном из заседаний секции «Отдела о богослужении, проповедничестве и храме» профессор Петроградского университета Борис Александрович Тураев сделал доклад о необходимости восстановления в России праздника Всем русским святым. «В наше скорбное время, когда единая Русь стала разорванной, когда нашим грешным поколением попраны плоды подвигов святых, трудившихся и в пещерах Киева, и в Москве, и в Фиваиде Севера, и в Западной России над созданием единой Православной Русской Церкви, представлялось бы благовременным восстановить этот забытый праздник», – высказал Борис Александрович предложение, созвучное мыслям иеромонаха Афанасия. Тот выступал с докладом «О внесении в русский Месяцеслов всех русских памятей». Одной из причин начавшейся революционной смуты иеромонах Афанасий считал беспамятство народа, забывшего о настоящих героях Отечества – великих русских святых, потому-то он и дал себя увлечь сомнительными идеями.
В церковной жизни России, начиная с XVI столетия, существовал особый праздник – «Всех святых новых чудотворцев Российских», который отмечался в июле, на третий день после дня памяти святого князя Владимира, Крестителя Руси. Но почему-то этот праздник перестал входить в печатные Месяцесловы и постепенно о нем забыли.
В 1918 году соборным постановлением в Русской Церкви восстановили день памяти Всех русских святых и его празднование в первое воскресенье Петровского поста. Питерский профессор Борис Александрович Тураев и иеромонах Афанасий (Сахаров) стали вместе работать над составлением церковной службы к празднику. Из древней службы они оставили лишь несколько песнопений и, в основном, сами сочиняли богослужебный текст. «При составлении службы мы очень торопились, так как ждали закрытия Собора, который действительно был распущен около Рождества Богородицы», – вспомнит об этом в одном из писем святитель Афанасий (Сахаров).
Первоначальный вариант новой службы был издан в Москве отдельной брошюрой, но авторы и потом продолжали отшлифовывать каждое слово. Дорабатывать текст на расстоянии было непросто: после закрытия соборных заседаний Борис Александрович вернулся в Петроград к своим научным трудам по востоковедению, а иеромонах Афанасий, назначенный Патриархом Тихоном членом Владимирского епархиального совета – к себе во Владимир.
Развернутая большевиками кампания по вскрытию мощей русских святых стала для иеромонаха Афанасия большой личной болью. Он как раз был дежурным от духовенства в Успенском соборе Владимира в тот день, когда по решению «тройки» на длинных столах на обозрение народа были выставлены мощи владимирских святых. Как только люди стали входить в Успенский собор, где должно было состояться разоблачение «мошенничества служителей культа», иеромонах Афанасий громко возвестил: «Благословен Бог наш…» – и начал служить молебен владимирским святым. Народ стал осенять себя крестным знамением, кланяться, ставить свечи – и задуманное властями поругание святынь превратилось в их публичное прославление. Такой смелый поступок по тем временам грозил арестом, но отец Афанасий об этом не думал и ничего не боялся.
В 1921 году отец Афанасий в сане архимандрита стал настоятелем двух монастырей – Боголюбского и Владимирского Рождественского. Вскоре он был хиротонисан в епископа Ковровского (Ковров – город во Владимирской области). Перед принятием архиерейского сана его вызывали в ВЧК, запугивали репрессиями, но владыка игнорировал угрозы чекистов.
Для своей паствы епископ Ковровский Афанасий составил записку, что следует говорить чекистам в случае ареста и допроса: «Как христианин я, согласно слову Божию, повинуюсь предержащей советской власти и осуждаю вообще всякую политику в Церкви, контрреволюционную в частности. Как гражданин Советской России, где одним из основных законов является закон об отделении Церкви от государства и о свободе совести, я, согласно этому закону, считаю обязательным для себя в вопросах веры и религиозной жизни подчиняться указаниям своей совести».
Это была позиция Патриарха Тихона и всех верных «тихоновцев», к числу которых принадлежал и епископ Ковровский Афанасий. Он однозначно не принял созданного обновленцами Высшего Церковного Управления (ВЦУ), говоря о себе: «Я – обрядовер».
В период церковного раскола и смятения среди духовенства епископ Афанасий признавал законной только власть Патриарха Тихона, о чем в сентябре 1922 года с присущей ему прямотой написал митрополиту Сергию (Старогородскому), викарием которого он был: «Не признавал и не признаю ВЦУ как законный орган Высшей Церковной власти. Может быть, быть прямолинейным и искренним и неблагоразумно, но я не думаю, чтобы неискренность и лукавство могли быть полезны Церкви Божией». Митрополит Сергий призывал признать обновленческое ВЦУ, но владыка Афанасий был непоколебим. За свой сознательный выбор он вскоре заплатил арестом и тюрьмой.
Первый арест святителя произошел в марте 1922 года. Он положил начало многолетним тюремным мытарствам владыки Афанасия. Его почти сразу освободили, но за период с марта по июль арестовывали и освобождали еще дважды.
10 сентября 1922 года владыку Афанасия в очередной раз арестовали, обвинив в агитации против обновленцев и утаивании церковных ценностей, и заключили под стражу во Владимирскую тюрьму. В этой ближайшей к Москве пересыльной тюрьме, известной как Владимирский централ, содержали и уголовников, и политических – «врагов революции», в том числе «религиозников».
«В 22 году, когда во Владимирской тюрьме не работало отопление, мне в передаче прислали железную печку и трубы, и мы устроили ее в нашей семнадцатой камере, где я был с москвичами. С передачей даже мне передавали и дрова», – вспоминал владыка Афанасий в одном из писем о своей первой неволе.
В камере Владимирского централа он встретил немало единомышленников, убежденных тихоновцев: среди заключенных были архиепископ Никандр (Феноменов), архиепископ Фаддей (Успенский), епископ Николай (Добронравов), епископ Корнилий (Соболев), епископ Суздальский Василий (Зуммер), московские священники и прихожане-активисты. Многие из них стали помогать владыке Афанасию в работе над службой к празднику Всем русским святым. К тому времени Бориса Александровича Тураева уже не было в
