сжигали в цинковых гробах! Мы сейчас выуживали каждую железяку, а тогда в печь заталкивали громадный металлический гроб! Правда, цинк то ли испарялся и улетал в дымоход, то ли плавился и стекал в съёмный ковш пепельника – деталей я не помню. Самих героев на «Зверь» привозили ухоженных: с подшитыми конечностями и напудренными лицами. Ну с конечностями ладно, почему бы и нет, так им ещё под веки совали специальные наглазники, чтобы со стороны их плоские глаза казались выпуклыми! О причёске и подстриженных ногтях я вообще молчу.

Напоследок ханурика, одетого в его геройскую форму, посыпали лепестками всяких благоухающих цветов и командир зачитывал присланное от генералов обращение. Крышку гроба запаивали, и гроб отправлялся в печь. Его провожали вспышками фотоаппаратов и троекратным залпом от доставленного к «Зверю» мемориального взвода. «Зверь» для подобных церемоний останавливали. Воттакая канитель. Затем не стало ни фотографов, ни мемориальных взводов. Наглазники героям не пихали, генеральские обращения не зачитывали. Цинковые гробы сменились деревянными, а потом – обычными мешками. Теперь героям, если повезёт, воздавались две почести: сгореть без тесноты и засыпаться в персональную банку.

Сивый с Калибром на ходу спорили о том, как горит цинковый гроб, а мы с Кирпичом по-прежнему отмалчивались. Сегодня нас ждала одна-единственная мясорубка, и мы особо не спешили. Трещотки неторопливо цокали на колёсах, болты в шумихах монотонно отсчитывали наши шаги.

Луга постепенно сменились жиденьким лесом. За обочиной попадались двухэтажные кирпичные дома с проломленными крышами. В уцелевших окнах на первом этаже виднелись балки перекрытий, а через оскаленные битым стеклом окна второго этажа просматривалось небо. Следом встречались выпотрошенные кафешки и магазинчики с самодельными рекламными плакатами. Фара плёлся в хвосте отряда, и зачитать рекламу было некому.

Мы сходили с бетонки, чтобы обогнуть танк с пропоровшим его брюхо металлическим ежом или уткнувшиеся друг в друга бэтээрки. Видели старые и новые флажки, извещавшие об успешном разминировании дороги. Всё равно боялись наступить на какой-нибудь не замеченный сапёрами «Кузнечик». Страх не мешал. Мы в поисковом отряде к нему привыкли. Как однажды сказал Леший, страхом пропиталась сама кровь в наших венах. Отними у нас повод бояться, и мы задохнёмся, как задыхается выброшенная на берег рыба. Или просто уснём, потому что не останется повода бодрствовать. Калибру было сложнее. Он нечасто выбирался из топливного отделения и в дальних вылазках чувствовал себя неуютно.

Лес сгустился, и справа показались распахнутые ворота санатория. Вы, конечно, знаете, как выглядят санатории. Наверняка бывали в них и тоже видели истлевшие беседки, изрешечённые стены корпусов и громоздящиеся на клумбах гильзы танковых снарядов. Обкусанная тропинка из красного булыжника тянулась между воронками, а на детской площадке угадывались покошенные деревянные кресты у разрытых могил. Здесь уже побывали гэпэкашные. Они забрали гражданских хануриков, а армейских, найденных чуть дальше, оставили нам. Бросив на санаторий рассеянный взгляд, я потянул телегу дальше. Кирпич и вовсе не повернул голову, упрямо смотрел себе под ноги.

Наболтавшись про цинковые гробы, Сивый и Калибр заговорили про нашего вокзального героя. Гадали, чем и в каких боях он отличился. Рассуждали, можно ли получить звание героя при отступлении. Я прислушивался к их словам, затем вспомнил и вчерашний вокзал, и лейтенанта с пленным жёлтым. Они мне сегодня приснились. То есть приснился жёлтый, а роль лейтенанта исполнял я. Утром поспал-то часа два, но сон получился ярким и запомнился хорошо.

Не в пример настоящему пленному из вокзальной камеры, мой жёлтый сидел широкоротый, с вихрами нечёсаных волос, и смотрел на меня с туповатой улыбкой. Руки у него были заведены за спинку стула и связаны, однако это казалось излишним. Взгляд выдавал полнейшую покорность. Отпусти жёлтого подышать свежим воздухом, а потом позови, и он сам прибежит обратно.

Я подошёл к раздувшемуся, как пузырь, телефонному аппарату. Поднял вялую ослизлую трубку и увидел, как по проводам потекло светло-синее электричество. Оно добралось до колен и локтей жёлтого. Жёлтый вздрогнул, выкатил из орбит глаза, но продолжил туповато улыбаться. Я приложил к уху потеплевшую трубку и прислушался к её вибрации.

– Я слышу твою боль.

– Это хорошо, – не шевеля губами, сказал жёлтый.

– Ты ведь знаешь, я не хочу тебя мучить.

– Конечно.

– Мы могли бы подружиться.

– Да.

– А может, мы уже дружили раньше?

Жёлтый не ответил.

Его суставы, наполняясь электричеством, разбухали. Сквозь истончившуюся кожу проступало светло-синее сияние.

– Ничего личного, – вздохнул я, – Грубая фактура: сажа и мел.

– Такие дела, – согласился жёлтый.

Я ждал, что кожа на его локтях и коленях лопнет, однако ничего подобного не произошло. Напротив, они продолжали увеличиваться и как-то уж совсем раздулись. Вскоре раздулось всё тело пленного. В нём плескалось синее электричество, только улыбка почернела и пропала под выпяченными щеками. Наконец жёлтого выкатили на допрос.

Матрасы вокруг пустовали, на стул сажать было некого. Я хотел выйти перекурить, но почувствовал, что вообще-то пришла моя очередь. Мне предстояло пытать самого себя. И я покорно сел на стул, ведь такова была структура данного момента. Нацепил себе провода и сам же поднял трубку телефона. Услышал, как в неё что-то говорит Фара. Едва электричество коснулось моих локтей, вздрогнул и проснулся. Осознал, что лежу на втором ярусе шконки, а Фара снизу дёргает меня и говорит, что пора отправляться в вылазку.

Я снял с перекладины левую руку и оглянулся. Не увидел Фару, скрытого за Сивым и Калибром. С облегчением выдохнул, когда за их телегой показалась банная шапка с катафотами. Не хватало ещё, чтобы Фара потерялся. Он мог. Ему только дай повод, заблудится и на ровной дороге.

Оглянувшись минут через десять, я сразу встретился с Фарой взглядом. Он медленно нагонял вторую телегу и всем своим видом спрашивал меня: «Долго?»

«Почти», – сказал я одними губами.

Фара меня понял.

Впереди я заметил опрокинутую машину. Мы приближались к мясорубке.

Четыре выгоревшие машины служили нам ориентиром. Приблизившись, я увидел, что это боевые «Полёвки». От них ещё пахло гарью.

Телеги остановились, и щётки на колёсах замолкли.

Я ждал, что ханурики найдутся тут же, на дороге, однако нам пришлось углубиться в лес и с полчаса бродить, прежде чем Кирпич обнаружил первого из них. Ханурики встретили нас на прогалине, укрытой за деревьями и взрытой после недавнего боя. Я бы подтащил телеги поближе, чтобы быстрее управиться с погрузкой, но мы бы больше провозились, продираясь с ними через колючие плети подлеска.

Пока мы с Кирпичом и Сивым расстилали плащ-палатки, Фара собирал жетоны, а Калибр расхаживал из стороны в сторону, подмечал всякие для меня совершенно неприметные детали и