– Не, я еще молодой! Не нагулялся вдоволь! – направляясь к ним, ответил Михаил под смех парочки. – Как у вас? Все живы-здоровы?

– Не жалуемся, а так, как выйдет, потому как под богом ходим. У вас что? Как батя?

Я остался стоять у лошадей, делая вид, что с любопытством оглядываюсь по сторонам. Пока Мишка обменивался любезностями и новостями, я оценивал обстановку. Мужчина, которого я заметил в сарае, пропал. Не вышел, голоса не подал. Раз – и нет его.

– Егор, чего стоишь как не родной! Иди к нам! – позвал меня Мишка. – С хозяевами познакомлю!

Неторопливо подошел, по пути оценивая эту парочку. Женщине было лет тридцать пять, высокая грудь, большие, подернутые голубоватой поволокой темные глаза и крутые бедра. Она окинула меня оценивающим взглядом, чуть улыбнулась, приосанилась, и я понял, почему сын Дорохова просто ест ее своим взглядом. Из этой женщины прямо рвалась наружу животно-чувственная страсть, которая заставляла мужскую душу неистово ее желать.

«Как есть ведьма! – неожиданно подумал я, встретившись с ней взглядом, а затем отведя глаза к ее полному удовольствию. – И ведь не скажешь, что красавица».

Мужчина, стоявший с ней, тех же лет, жилистый и крепкий, смотрел на меня с приветливой полуулыбкой, но при этом его взгляд оставался холодным и острым.

«Тот еще волчара. Насчет конокрадов я не ошибся, а может, здесь и еще чего похуже. Ну, Антип, если ты дурное задумал, пожалеешь».

– Хорошего дня вам, люди добрые. Зовут меня Егор, – я назвался этим именем, решив пока не светить свой документ.

– Меня Семен, – представился мужчина. – А это Анастасия, самая главная хозяйка здесь.

Кивнув головой, я бросил взгляд на Мишку. Тот наконец отвел глаза от прелестей женщины и сказал:

– Мы тут по делу. Поговорить надо.

– Тогда пройдемте в дом. Чайку попьем и по делу покалякаем. – Когда Мишка оглянулся на лошадей, усмехнулся. – Не волнуйся, Мишаня, вещички ваши сейчас принесут. Васька!

– Вы проходите, гости дорогие, проходите, – и женщина пошла вперед.

Разворачиваясь к двери, я еще успел заметить, как из-за угла дома выскочил плотный паренек лет четырнадцати. Спустя десять минут, когда мы уже сидели за столом, он же принес наши седельные сумки и Мишкины мешки. Стоило Ваське убежать, как Семен спросил у Михаила:

– Так что у нас за дела?

– Перво-наперво поговорим за лошадей, на которых мы приехали. Их надо продать.

Семен внимательно посмотрел на Мишу, потом на меня, затем протянул:

– Ну-у-у…

– Они чистые, тут без обмана. Желательно по настоящей цене.

– Так уж и чистые? – усмехнулся Семен.

– Под людьми Вешателя ходили, – солидно сказал Михаил. – Еще четырех дней не прошло. Так, Егор?

Я согласно кивнул головой.

– О как! – натурально удивился мужчина. – Теперь они, значит, им без надобности?

– Постреляли их всех, – веско сказал Михаил. – Если будет интерес, расскажу.

– Отчего же нет, обязательно послушаем. Говорят, у вас там поезд с богатой казной взяли. Левша?

– Левша, – подтвердил сын Дорохова. – Вот только насчет казны ничего не знаю.

– Ладно. Ты чего сам привез?

– Есть меховушка и еще кое-что, но об этом разговор после будет. Как насчет баньки?

– Пару-тройку часов отдохнете, гости дорогие, а там и банька поспеет. Пойду, прямо сейчас распоряжусь, – и женщина поднялась с места.

Не успела она выйти, как я спросил Семена:

– Могу я поспать где-нибудь на свежем воздухе?

– На свежем? – усмехнулся мужчина. – Раз так, пошли, парень.

Забрав седельные сумки, я вслед за Семеном вышел на крыльцо, где на ступеньках сидел знакомый мне паренек. При виде нас он вскочил на ноги. Лицо серьезное, неулыбчивое, совсем как у взрослого, у которого какая-то тяжесть лежит на душе.

– Васька, проводи человека на свое место жительства. Желает он спать на свежем воздухе.

– Пошли, – и паренек зашагал вперед, показывая дорогу.

Обойдя дом, мы зашли за вторую избу, где я увидел приставленную к стене лестницу, ведущую на чердак.

– Лезь наверх, – сказал мне немногословный парнишка. – Когда будить?

– Как банька готова будет.

Он кивнул головой, дескать, понял, и пошел обратно.

На слое сена лежал старый тулуп, от которого шел слабый запах колесной мази, а рядом лежало свернутое грубое солдатское одеяло. Усевшись, первым делом проверил кольт и револьвер. Оружие было завернуто в старый плащ-дождевик, который мне отдал Кац, поэтому прощупать его было весьма сложно, а времени, чтобы развернуть и достать, у подростка просто не было.

Чердак был большой, так что мне без труда удалось найти тайное место, где можно было спрятать оружие. Оглядел, потом подумал: «Если зададутся целью, то найдут».

Отойдя подальше от тайника, расстелил плащ, улегся и почти сразу заснул.

– Эй! Вставай! Ждут тебя уже, – неожиданно раздался чей-то голос, прорвавшийся сквозь сон. Мне снилось что-то хорошее, но что именно, уже не помнил. Приподнял голову, зевнул и только потом спросил:

– Кто ждет?

– Сам увидишь, – буркнул парнишка, стоявший на верхних ступеньках лестницы.

Дождавшись, пока спущусь, он проводил меня к дому. У крыльца стоял и курил папиросу Семен. При виде меня сразу заулыбался:

– Сразу видно, где человек спал. Погодь маленько.

Он кинул на землю папиросу, затоптал, а затем стал стряхивать с меня соломинки, потом сделал шаг назад, оглядел и сказал:

– Вот теперь все. Пошли.

За столом в горнице прибавилось народа. Семен, пройдя вперед, сел за стол рядом с Настасьей. На лавке, стоящей у стены, сидел крепкий в кости, с увесистыми кулаками, молодой, лет двадцати пяти-двадцати семи, мужчина. Черная косоворотка, брюки, заправленные в сапоги. Скользнув по мне взглядом, он продолжил играть с ножом, ловко подбрасывая его в воздух, а затем ловя за рукоять.

«Тот тип из сарая», – мелькнуло у меня в голове.

Напротив Семена и женщины сидел Михаил, а во главе стола сидел крепкий дедок с морщинистым лицом и аккуратно подстриженной бородой. Взгляд холодный и цепкий, словно у хищного зверя перед броском.

«Старый, опытный волчара», – с некоторым уважением подумал я, но тут взгляд съехал на стол, и я почувствовал, как рот наполняет слюна. Сглотнул громко и непроизвольно, что не ускользнуло от старика.

В миске с холодной водой плавало желтое коровье масло, рядом стояли глубокие тарелки со сметаной и медом. В окружении этого изобилия паром исходили гречишные оладьи, которые так и просили: обмакни в сметану или золотистый мед, а затем кидай в рот! Еще на двух расписных тарелках лежали сваренные вкрутую яйца и горка пшеничных калачей. Рядом с ними стояла сахарница, доверху наполненная колотым рафинадом, а посередине