Слушая вполуха болтовню Михаила, я думал о том, что это время дает широкие возможности для человека авантюрного склада характера, причем то, что со мной произошло за последние несколько дней, не так уж сильно отличалось от подобных ситуаций, в которые мне приходилось попадать в прошлой жизни. В той жизни мне пришлось воевать с партизанами, солдатами наркомафии, браконьерами, и везде была своя специфика, к которой нужно было просто привыкнуть. Так и тут, свои отношения и своя специфическая среда: бандиты, чекисты, обыватели.

Тот же Мишка оказался кладезем информации, прояснив для меня не совсем непонятное отношение жителей села к бандитам. Оказалось, что многие жители села относились к Торопову ровно, без ненависти, не потому, что он их земляк, а из-за того, что он сделал то, что не смогла советская власть. Когда он вернулся в родные края, то первым делом собрал недовольных советской властью людей и стал наводить порядок, как он его понимал. До него в местных лесах орудовало четыре банды, не считая шайки выродков из беглых преступников, а через полгода после его появления остались только он и Вешатель. Но даже здесь бывший красный партизан остался верен себе, сумел извернуться и уничтожил последнюю банду, возглавляемую бывшим капитаном царской армии.

«Парадокс! Такое только в России-матушке могло случиться!»

– Слушай, Мишаня, а что в том поезде везли, ты как думаешь?

– Разговоров много ходит, только по мне, все это пустые домыслы. Сам не ходил, не видел, но люди говорили, что там много охраны побили. Десятка два, не меньше. Так что золотишко там везли, причем немало. Вишь как, Егорка, получается. Ежели удача на твоей стороне, то враз богатым стать можно! – в голосе парня прорезалась зависть. – Это все батя! Он запретил мне тогда…

Михаил резко оборвал себя на полуслове, бросил на меня подозрительный взгляд, но, не увидев на моем лице какого-либо интереса или любопытства, успокоился. Зато после его оговорки я получил прямое подтверждение связи Левши с Дороховым. Видно, Михаил в свое время хотел уйти в банду, но отец ему запретил. Отсюда и зависть, что золотишко не ему, а другим досталось.

За такими разговорами и складывалась наша дорога, на которую мы потратили трое суток, выписывая хитрые петли и обходя кордоны, пока наконец не увидели вдали блеск золотых куполов церквей.

– Приехали? – кивнул я головой в сторону видневшегося города.

– Еще нет, – ответил Мишка, поворачивая коня в противоположную сторону. – Нам туда, паря, еще рано ехать. Сначала на постоялый двор заедем, а до него еще верст пять-шесть.

– Надо так надо, – не стал спорить я. – А банька там есть?

– Есть, но только для своих, – довольно усмехнулся сын Дорохова. – Да не боись, парень, все будет! И банька будет, и стол будет. Эх, гульнем мы сегодня, Егорка!

В девяти верстах от Красноярска расположился постоялый двор. Высокий шест с пучком сена наверху, старинный и привычный знак для проезжающих, издалека привлекал внимание путников, да и место удобное – тракт рядом. По нему в город едут крестьяне из близлежащих деревень. Место для них самое подходящее: есть чем напоить-накормить лошадей, сохранить в целости товар на продажу, самим попить чаю да выспаться, и все за небольшую, как раз по деревенскому кошельку плату, а ранним утречком отдохнувшие лошадки быстро донесут до города.

Две добротных больших избы-пятистенки, просторный, всегда чисто выметенный, огороженный высоким дощатым забором двор. В глубине – баня, крытый дранкой бревенчатый сарай, приспособленный под конюшню, у стены – большая поленница дров, а под навесом – душистое сено.

В пятистенке, что попросторнее, оборудованы широкие полати. На них без тесноты спокойно лягут два десятка мужиков. На скобленом деревянном полу лежат чистые рогожины, в центре – огромная беленая жаркая печь с постоянно кипящим ведерным медным чайником. На окнах – простые занавески, а в глубине помещения – стол с двумя длинными лавками.

Вторая изба немногим поменьше, но там размещение совсем другое: в отдельных светелках, где на кроватях лежат матрасы, под потолком – подвесные керосиновые лампы в цветастых китайских абажурах, на окнах – белые занавески с узором. На полу – круглые вязаные коврики, такой же вязки лоскутные разноцветные дорожки из комнаты в комнату. Есть лишняя денежка – барином ночуешь, а ежели в карманах негусто – иди на общие полати!

Въехали во двор. К моему удивлению, он был почти пустой, только в глубине двора, у сарая стоит телега, да у коновязи привязана лошадь. Просто сработало стандартное мышление: постоялый двор, значит, должен быть народ. И где он?

Мишка уже соскочил на землю, потянулся с наслаждением так, что косточки захрустели. Повернулся, посмотрел на меня:

– Чего сидишь? Все, Егорка, приехали!

– Чего тут так пусто?

Мишка усмехнулся и в нескольких словах объяснил, что местные крестьяне, торговые агенты или скупщики заполняют постоялый двор в основном по вечерам, когда едут в город или, наоборот, возвращаются домой. Только успел он мне это рассказать, как на пороге ближайшего к нам дома показались две фигуры: мужская и женская. Они еще только всматривались в нас, как вдруг слева я почувствовал какое-то движение. Прямо не стал смотреть, но, слезая с лошади, чуть повернул голову. В тени проема ворот сарая стояла еле заметная фигура мужика, пристально изучавшего нас. Мне не были видны его глаза, но при этом я внутренне напрягся, чувствуя его цепкое и холодное внимание.

– Эй! Так это Мишаня! – вдруг воскликнул мужчина, стоявший на пороге дома.

– И правда, Миша, – словно подтвердила стоявшая рядом с ним женщина.

«В сарае кто? Конюх? Охранник?»

На душу легла тень сомнения в том, что на этом постоялом дворе все чисто, с другой стороны, ничего удивительного в этом не было, ведь ехали мы к лошадиному барышнику, а здесь без криминала никак нельзя. Лошадки в это время были ценным и ходовым товаром, а значит, их повсеместно угоняли. Так что вполне возможно, подумал я, что здешние ребята могли развлекаться подобным образом.

Когда мы еще только подъезжали, я попросил Михаила обо мне много не говорить. Егор, старовер, хочет продать лошадь – и все, на этом и договорились. Правда, особой веры у меня к нему не было, да и пообещал он легко, а самое главное, что ему сказал отец, то он и сделает.

– Семен! Здорово! А вы, Настасья Андреевна, все хорошеете! – закричал в ответ сын Дорохова. – Прямо как яблочко наливное, румяное и крепкое!

– Ты это к чему, Мишенька, мне похвалу