Падения вдохновляли ее не меньше взлетов, и зависимости лишь усугубили ситуацию. Если раньше Эми старалась скрывать от меня свой алкоголизм, то теперь она пила более открыто, потеряв всякий контроль. Однажды, когда я пришла в гости, она пила чистую водку, как воду. Когда я спросила, что она делает, то услышала: «Прости, мамочка. Я люблю тебя, мамочка». Эми вряд ли старалась сделать мне больно, но иногда я уходила с Джеффрис-Плейс с ощущением, что меня измазали грязью. Как я могла принимать свою дочь такой, какая она есть, если она словно намеренно разрушала собственную жизнь?

Синтия, как и всегда, разбиралась с Эми по-своему. Она тоже не могла нарадоваться выходу Frank – ее задевало, что Эми «смывает все в унитаз». «Ты алкоголик», – говорила она ей в лицо, запрещая Эми пить в своей квартире. «Нет, нет, нет, неправда, это неправда, ба, – защищалась Эми. – У меня все нормально». Всего за пару месяцев она сильно похудела. Иногда мне приходилось заставлять себя не контактировать с ней, потому что смотреть на ее состояние было вредно для моего собственного здоровья. У меня начались головные боли и нарушился сон – пришлось прислушаться к своему организму. Он требовал, чтобы я отступила. Но я думала об Эми каждую секунду.

Эми не рассказывала мне о причине их первого расставания с Блейком тем летом, но Митчелл точно был в курсе. Их отношения с самого начала приняли разрушительный поворот, так что Блейк вернулся к своей бывшей. В итоге в ситуацию пришлось вмешаться Нику Годвину и Митчеллу.

В то же время Эми должна была отправиться в Нью-Йорк для работы с продюсером Марком Ронсоном. Она не была с ним знакома и отказалась ехать. Вместо этого она позвонила Нику Шимански и попросила его приехать к ней домой. Когда он вошел, то застал Эми в жутком состоянии. Она была пьяна, выглядела неряшливо и рыдала так, что Ник позвонил Нику Годвину – он тоже подъехал в квартиру. Они оба пыталась утешить Эми – никто из них еще никогда не видел ее в настолько ужасном состоянии.

Как бы эгоистично ни прозвучало, но я рада, что не застала этого. Я бы не справилась. Поэтому Ники позвонил Митчеллу с просьбой приехать. Квартира Эми была похожа на свалку. Митчелл забрал ее в свой дом в Кенте на пару дней, а оба Ника сели решать, нужно ли отправить ее на лечение. Алкоголь становился серьезной проблемой. Было решено отправить Эми в клинику под Сурреем после выходных. Так и произошло.

Сначала она сопротивлялась этому решению, но в конце концов согласилась. Но только пока не приехала туда. От места разило авторитарностью. Она начала понимать, что будет лечиться на чужих условиях, и отказывалась признавать свои проблемы (как и большинство зависимых). Эми знала, что склонна к зависимостям, в чем не раз мне признавалась. Но свой алкоголизм она считала последствием расставания с Блейком и была уверена, что скоро ее отпустит.

Ее версия случившегося навсегда останется в тексте песни «Rehab». Не успели Ники высадить ее у клиники, как она тут же им отзвонилась. «Все, сходила», – сказала она, вынудив их отвезти ее обратно в Лондон. Она пробыла у врача 15 минут и решила, что это место не для нее. «Врач просто хотел поболтать о себе. Это у него проблемы», – сказала она мне позже.

Не знаю, как эта ситуация повлияла на ее решение, но в декабре Эми и Brilliant 19 расторгли контракт (хоть и на хорошей ноте). Эми провела под крылом компании на полгода дольше отведенного срока – теперь ей было 22, и она могла сама решать, кто будет представлять ее интересы.

Несколько лет Ник Годвин наблюдал, как Эми вырастала из наивной девочки-подростка, дергающей гитарные струны в их первую встречу. Теперь она стремилась к чему-то иному, хотя еще сама не знала, к чему именно. Ее творческий блок спал, когда она приехала в Нью-Йорк к Марку Ронсону.

Я считаю Марка вторым братом Эми. Он тотально отличался от ее ожиданий. «Наверное, это какой-нибудь старый бородатый еврей», – говорила она, даже не представляя молодого модного диджея и продюсера. Как и с Салаамом Реми, Эми быстро нашла общий язык с Марком. У них было много общего. Марк был уроженцем Лондона и понимал глубокую связь между еврейской и черной музыкой – соулом, хип-хопом и джазом, которые любила Эми. Он также хорошо понял и помог Эми перенести всю ее боль в песни. По натуре Марк застенчивый и вежливый – благодаря этому ему удалось мягко направить Эми в нужное русло, позволив ей раскрыть весь потенциал. Они написали Back To Black за три недели той поездки.

Но без менеджмента за спиной Эми находилась в подвешенном состоянии. Я знаю, что она предлагала Нику Шимански уйти за ней из Brilliant 19. Но, по его словам, он был слишком молод и неопытен. Наверняка он также понял, что с Эми очень непросто. И ее свели с Реем Косбертом.

Рей не был менеджером – он работал промоутером в Metropolis Music и уже участвовал в продвижении некоторых выступлений Эми. Я пару раз видела его за кулисами – трудно не заметить его дреды и 180 сантиметров роста. Как и Эми, он очень любил музыку. Рей возлагал большие надежды на их сотрудничество, и ей это нравилось. Frank не выпустили в Штатах (Эми это огорчало), но Рей был уверен: ее следующая пластинка взорвет американский рынок. Отказ от выпуска Frank в США был мудрым и расчетливым решением. Не многие артисты преуспевают в Америке, и Эми понимала, что у нее только один шанс.

Я опасалась, что, несмотря на огромные амбиции, Эми так и не выросла морально. Казалось, ее талант шел дальше нее самой и она перескочила важный этап становления личности. На каждом выступлении она искала меня среди аудитории. «Там моя мамочка. Я вижу мамочку!» – говорила она толпе, словно пытаясь выстроить невидимый мост между нами и иллюзорным миром славы. Она как будто одновременно радовалась и пугалась оттого, как быстро меняется ее жизнь.

Митчелл присоединился к ее менеджменту, я была довольна этим решением. Учитывая мой рассеянный склероз, я бы не смогла управиться с Эми. Да и вообще, что я знала о музыкальном бизнесе? Эми тоже не хотела моего участия. Мне кажется, я бы не вписалась в эту индустрию – не люблю все эти фальшивые улыбки и рукопожатия. Я всегда очень гордилась Эми, но никогда не хотела быть частью мира развлечений, в отличие от Митчелла. Я была фармацевтом, бога ради, и ее мамой.

Тем не менее я всегда интересовалась ее делами и хотела поскорее услышать новый альбом, о котором она постоянно рассказывала. Я не сомневалась: Эми знает, какой должна быть ее пластинка, и получит желаемое. Так уже было с Frank. Как обычно, она до последнего держала детали в секрете.

Между записями в Нью-Йорке с Марком и в Майами с Салаамом Эми, Синтия, сестра Митчелла Мелоди и ее муж Эллиотт поехали в отпуск в Израиль. Синтия никогда не была в Израиле и понимала, что это – ее последний шанс: она уже дышала с помощью специального аппарата. Я рада, что Эми и Синтии все же удалось провести время вместе, потому что 5 мая 2006 года Синтия умерла.

Мы с Тони были в Италии, так что я не смогла находиться у ее постели. Но когда я узнала, что Синтию положили в госпиталь Барнет, то постоянно звонила и спрашивала о ее самочувствии. Синтия дала четкие указания по своим похоронам. Она ужасно боялась погребения, так что, вопреки еврейской традиции, была кремирована на кладбище Хуп Лэйн в Голдерс-Грин. Синтия также попросила, чтобы ее прах развеяли между 12 деревьями в лесах на севере Лондона.