среди ночи, выскользнув за дверь нашего жилья без предупреждений, без объяснений, – шесть лет он не знал, жива ли я, и вот нашел о чем поговорить вместо изумленных расспросов!

– С собой ты ее, надо полагать, не прихватила, – заметил он, приближаясь.

– Помнится, – в том же неспешном тоне ответила я, – мне оставалось допить не больше половины. Полбутылки мы распили до того, как ты столь нелюбезно захрапел.

– Стало быть, полбутылки.

– Охотно верну, – улыбнулась я. – Назначь время и место.

– Здесь, – ответил он, – и сейчас.

– Ты только вошел.

– И уже нашел то, чего искал. Какая удача!

Вот тут требовалось исхитриться. Рука привела в бани найденная на трупе записка, приглашающая Глотку на свидание неизвестно с кем. Что записка была от меня и свидание со мной, он мог не сомневаться. Но, согласно мной же сочиненному сюжету, мне бы полагалось ожидать здесь Глотку. Значит, я должна недоумевать. Недоумевать, но не хлопать глазами. Мне предстояло показать ему, что я ловко импровизирую, не дав понять, что я играю. И немного блеска моей роли не повредило бы.

Я чуть развернула плечи, откинула со лба мокрые волосы, создавая впечатление праздной неги. По части праздности и неги Рашшамбар не многому меня научил.

– Тебе опять нос сломали? – спросила я.

Он пожал плечами.

– Пора бы бросить подставляться под удары. Твое прекрасное лицо с каждым переломом становится чуточку уродливей.

Я немножко кривила душой. Мне нравились в нем и кривоватый нос, и тонкие шрамы на коже.

– Если я ничего не путаю, – ответил он, – часть отметин на твоей совести.

Я покачала головой, сделала пару гребков к нему и, остановившись на расстоянии вытянутой руки, потянулась к его лицу, тронула шрамы на подбородке и на правой скуле. Глупое сердце заходилось в груди, стучало куда громче и чаще, чем за миг до убийства Глотки. Надо полгать, это была добрая примета, только очень не к месту. Учащенное сердцебиение и глупость считаются приметами любви. С другой стороны, этот назойливый стук мешал мне сосредоточиться. Я и забыла, каково быть с ним рядом. Нас обвивал горячий пар, отгораживал от бассейна и от мира.

Рук не пытался отвести мою руку. Он стоял по грудь в воде, неподвижно, но в боевой готовности – он всегда был начеку, даже во сне – и следил за мной, как кулачный боец следит за движениями противника в начале схватки. Я уронила руку и на шаг отступила.

– Будь ты расторопней, – сказала я, – может, я бы тебя поменьше колотила.

– Как твои ребра? – фыркнул он в ответ.

Моя рука погладила скрытый водой бок. На месте зажившего перелома на кости еще прощупывался рубец.

– Бедиса создала, ты украсил.

– Долго заживало?

– Пару месяцев. Урок того стоил.

– Урок? – Он поднял брови.

– Не оттопыривай локти, пока не увидишь удара.

– Ребяческая ошибка.

– Я и была ребенком.

– Охрененная злобная милая крошка.

– Больше охрененная, злобная или милая?

– Три в одном и в высшей степени.

– Люблю, когда меня ценят по достоинству, – подмигнула я ему.

Я дышала горячо и часто, как всегда перед дракой, и сердце по-прежнему билось в груди, точно тревожный колокол на пограничной заставе. Рук пробежал взглядом по моей груди и ниже.

– Шрамов прибавилось.

Я кивнула на выпуклый рубец у него на плече: след тяжелой колотой раны. В Сиа его еще не было.

– Не только у меня.

– Уговариваю себя, уговариваю бросить воевать, – пожал он плечами. – Заняться, к примеру, гончарным ремеслом. Да все не соберусь.

– Какими мы созданы, такие и есть.

– Подобный взгляд на мир, – отметил он, – оставляет мало места внутреннему развитию.

– Питон с годами не вызревает в лилейную розу.

Рук внимательно посмотрел на меня и покачал головой. Другой мог бы таким образом признать поражение. Только Рук не из тех, кто сдается.

– Ты что здесь делаешь, Пирр?

Я взглянула ему за плечо, будто высматривая Глотку. За то время, пока мы не виделись, он, если на то пошло, еще нарастил мышцы: стал не просто сильней, а тверже, словно статуя, водруженная посреди бань.

– Надо полагать, то же, что и ты, – отчеканила я.

– Напрасно ты так думаешь, разве что и ты вытащила записку из кармана мертвеца.

– Предпочитаю не трогать одежду мертвецов, – сказала я, вскинув бровь.

– Достойно восхищения, но при моем роде занятий не всегда практично.

– Значит, правда, что Аннур поставил тебя над зелеными рубашками?

Он кивнул:

– Лучше бы я и дальше дрался на кулаках в Сиа. Так было бы честнее.

– Кажется, город под твоим присмотром процветает, – заметила я, снова обведя взглядом бани.

– Ты давно здесь?

– Достаточно, чтобы увидеть, что нигде не полыхает.

– Не слишком на это полагайся. Если город торчит посреди клятой реки, его так сразу не запалишь.

– Буду иметь в виду.

Высоко над нами в темных клубах пара зазвонил вечерний колокол – отбил час, который я назначила в записке. Басовые ноты отозвались у меня в груди. Рук дождался последнего удара и покачал головой:

– Он не придет.

– Кто? – Я склонила голову.

– Тот, кого ты ждешь.

– Откуда тебе знать, что это «он»? – брюзгливо вопросила я. – Следишь за расписанием моих банных встреч?

– Я знаю, что ты ждешь мужчину, потому, что его нашли на задах «Бронзового крокодила» с перерезанным горлом – кровь стекала в канал через отхожую дыру. При нем было послание. – Рук похлопал себя по голой груди, показывая место, где я спрятала записку. – В нем назначено свидание. Здесь.

Он тихонько хлопнул по воде перед собой.

– Сейчас.

– А… – Я дала звуку место и время. – А я тут при чем?

– Ты здесь.

Я окинула взглядом огромное пространство.

– Как и тысячи прочих.

– У прочих другие дела.

– А ты ничего не знаешь о моих делах.

– Вот именно, – кивнул он.

– То есть?

– То есть шесть лет назад я пытался тебя найти. Я хороший следопыт. В легионе я занимался розыском, когда не убивал, потому аннурский кенаранг и поручил мне командовать зелеными рубашками. Ты пропала, я стал тебя искать и, представляешь, что обнаружил?

Я постучала себя пальцем по губам.

– Ничего?

– Довольно примечательное «ничего». Женщина, умеющая драться не хуже меня, а с ножом в руках как бы не лучше, возникает невесть откуда, месяцами блистает – конечно, вместе со мной – среди кулачных бойцов большого аннурского города, а потом исчезает. Ее никто не знает. Ее никто не натаскивал, никто вместе с ней не учился. Она как с луны свалилась, никто ее не видел ни до, ни после. – Говоря, он приближался ко мне, медленно, но неуклонно, как вода в прилив,