Шрифт:
Закладка:
Сердце Ревекки готово было разорваться от острой, невыносимо сладкой боли. Вся ее душа тянулась к этому человеку, сгорала дотла в пламени его признаний. Позабыв обо всем на свете - об отце в соседней келье, о страшном храмовнике, чьи посулы все еще звенели в ушах, о непреодолимой пропасти их вер и сословий - девушка судорожно обвила руками шею Уилфреда.
Спрятав пылающее лицо на его широкой груди, где гулко, часто стучало сердце, Ревекка еле слышно прошептала:
- Люблю... Давно люблю, с первого взгляда, с первого трепета в груди. Ты рыцарь моих снов, Уилфред. Без тебя мне не будет покоя ни в этой жизни, ни в грядущей. Даже если это грех, даже если завтра нас ждет плаха - сейчас я твоя, вся, до последнего вздоха!
Словно только и ожидая этих слов, Айвенго с хриплым стоном припал к нежным, трепещущим устам возлюбленной. Целовал неистово, жадно, упиваясь вкусом ее слез и собственной крови из прокушенной губы.
А Ревекка отвечала с не меньшим пылом, в огненном безумии позабыв о ранах любимого, о стыде, обо всем на свете. Лишь одна мысль пульсировала сейчас в затуманенном блаженством рассудке - "Пусть это длится вечно!".
В эту ночь для двух гонимых миром изгоев, заключенных в мрачных стенах Торкилстона, будто не существовало более ни страха, ни боли, ни завтрашнего дня. Лишь восхитительное, опаляющее безумие вспыхнувшей вопреки всему любви, не знающей ни веры, ни сословий.
Лишь под утро, в блеклых предрассветных сумерках, истомленные страстью любовники заглянули друг другу в глаза - и увидели в них отражение грядущей беды.
- Как же мы будем дальше, Уилфред? - чуть слышно выдохнула Ревекка, прижимаясь щекой к колотящемуся сердцу рыцаря. - То, что было между нами - лишь краткий сон, украденные крохи счастья. Там, за стенами, нас ждут лишь боль, позор и осуждение...
Айвенко глухо застонал - то ли от ноющей боли в ранах, то ли от осознания горькой правды этих слов. Привлек дрожащую девушку еще ближе, будто пытаясь слиться с ней воедино. Невесомо коснулся губами ее пылающего виска.
- Не знаю, любовь моя. Быть может, нам и впрямь не дано быть вместе. Слишком многое нас разделяет в этой жизни. Но здесь и сейчас я снова клянусь тебе - чего бы мне это ни стоило, я найду способ вырвать нас из этого ада. Освободить тебя, твоего отца и увезти далеко-далеко, где никто не посмеет попрекнуть нас родом и богами. Мы будем вместе, Ревекка - в этом мире или ином!
Дрожа всем телом, Ревекка крепче прильнула к любимому. Как чудесно, как упоительно было слушать эти слова - и как страшно понимать, что им едва ли суждено сбыться...
Но сейчас, в объятиях Уилфреда, было так легко поверить в чудо. Забыть хоть на миг о режущей глаза реальности, раствориться без остатка в блаженном мареве несбыточных надежд.
Слившись в новом бесконечно сладком поцелуе, Ревекка и Уилфред откинулись на жесткое узкое ложе. За решетчатым окном брезжил синеватый, зябкий рассвет - но для этих двоих время остановило свой ход.
Лишь безмолвный каменный свидетель - простой крест на стене - взирал на сплетенные в отчаянной страсти тела христианина и иудейки. Двух обреченных душ, бросивших отчаянный вызов законам божеским и человеческим - во имя своей великой, запретной любви...
Глава 16: Ревность и разоблачение
Бриан де Буагильбер проснулся с первыми лучами солнца, как это было принято у храмовников. Ночь прошла на удивление спокойно - ни тревожных сновидений, ни внезапных побудок. Возможно, сказывалась усталость после вчерашнего турнира, ранений и долгой погони.
Потянувшись до хруста в суставах, Бриан поднялся с жесткого ложа и принялся облачаться в свой белоснежный плащ с нашитым алым крестом - знак принадлежности к ордену Храма. Подойдя к узкому стрельчатому окну, он окинул взглядом внутренний двор замка Фрон де Бефа - пока все было тихо, лишь несколько сонных стражников лениво прохаживались вдоль стен.
Что ж, настало время проверить, как там поживают его пленники - старый еврей Исаак из Йорка и его прекрасная дочь. Ради этой строптивой девицы с волосами черными, как вороново крыло, и глазами лани Бриан был готов забыть и свой обет целомудрия, и планы великого магистра ордена. Но сначала - дело.
Решительным шагом храмовник покинул свои покои и направился вниз, в подземелья замка, где в сырых и темных каморках содержались арестанты. Спустившись по крутой винтовой лестнице и кивнув стражнику, он остановился перед массивной дубовой дверью, окованной железом. Лязгнул засов, и Бриан шагнул в полутьму каменного мешка.
- Доброе утро, почтенный Исаак! - произнес он вкрадчивым голосом, остановившись перед скорчившейся на куче прелой соломы фигурой старого еврея. - Надеюсь, ночь в гостеприимных стенах замка Фрон де Бефа пошла вам на пользу? Вы готовы продолжить наш вчерашний разговор о том загадочном манускрипте?
Исаак медленно поднял голову. Даже в полутьме было видно, как он напуган, но в то же время упрям. Облизнув пересохшие губы, старик хрипло произнес:
- Господин мой, я уже сказал вам - я ничего не знаю ни о каком манускрипте. Я всего лишь скромный еврей-ростовщик, я далек от интриг христианского мира. Умоляю, отпустите меня и мою дочь, мы заплатим вам золотом...
- Вздор! - оборвал его Бриан, теряя терпение. Затем еще раз оглядел каморку и добавил: - Кстати, а где твоя дочь?
При этих словах Исаак судорожно сглотнул и весь сжался, обхватив себя руками за плечи. На несколько мгновений в камере повисла напряженная тишина. Наконец, старик глухо произнес:
- Моя дочь ухаживает за раненым воином. Сказала, что это ее долг целительницы - помочь страждущему.
- Вот как? - Бриан резко обернулся к двери и рявкнул стражнику: - Эй ты, болван! Где дочь этого еврея? Куда вы ее дели?
- Так это... - стражник замялся, опасливо косясь на разгневанного храмовника. - Госпожа как велела отвести ее в дальние покои, там, говорит, какого-то раненого положили, а ее к нему вроде как в сиделки приставили. Вот девка
