В день, когда я прибыл в нашу новую цитадель, мои сомнения развеялись. Выглядела она поистине великолепно. Грандиозно, я бы даже сказал. Три огромных жилых корпуса, теплицы, залы отдыха, библиотека, столовая и, что самое главное, колоссальная церемониальная зала, по высоте сравнимая разве что с Останкинской башней – всё это сплеталось герметичными тоннелями и подземными переходами. Особого внимания заслуживала балансирующая на грани между лютеранской готикой и конструктивизмом архитектура. Стремящиеся ввысь зубья куполов, строгие линии фундаментов и шестигранный периметр неприступного высоковольтного забора.

Твердыня детей Квазара.

Если в таёжной церкви нас было под сотню, то после объединения в центральном храмовом комплексе число монахов выросло до десяти тысяч. Новые знакомства; соединение архивов в одну внушительную библиотеку; обмен знаниями и догадками – всё это действительно усилило нас. Я не знал, что тому причина: то, что нас так много, или то, что мы находимся на полюсе, но Квазар стал огромен. Высотой почти под своды церемониальной залы, он действительно мог сойти за спустившееся с небес божество. А та аура, которую он излучал... По описаниям из манускриптов она оказывала такой же благотворный эффект, как и аура Дронариума.

Ведомые всё прибывали. Попасть сюда означало отрезать себя от внешнего мира навсегда: припасами, энергией и прочим нас целиком и полностью снабжало «Созвездие». С одной стороны, мы действительно походили на лабораторных мышей. С другой – мы делали своё дело, а они – своё. Вскоре я начал замечать, что постигшие нас перемены влияют на квазариан не самым лучшим образом. Квазар начал чахнуть. Быть может, внешне он оставался таким же огромным и ярким, как раньше, но я - человек, проживший рядом с ним долгий срок, чувствовал это на уровне подсознательного. Интуитивно. Несмотря на то, что монахов стало гораздо больше, всё то тепло, что он излучал ранее, ослабевало. Я видел, из-за чего это происходит. Того прежнего стремления к истине и след простыл. Да, число ведомых росло, но... теперь на их лицах не было прежней жажды правды. Жажды поиска смысла; жажды борьбы за то, чтобы оправдать правильность выбора тех, кто решил спасти их. Желание монахов и людей из «Созвездия» одолеть то, что никогда не угрожало им, вызывало во мне глубокие сомнения. Что касательно неизведанных загадок наших миров: они медленно, но верно теряли для поселенцев храма какую-либо значимость.

Наш дом изменился. Изменялись и жители его.

Я не мог спокойно наблюдать за всей этой метаморфозой. Иногда я ощущал, как Квазар взывает ко мне о помощи. Молит прекратить этот цирк. Почему остальные не чувствовали его отчаяния? Быть может, всё это - лишь моя внутренняя интерпретация? Стресс? Гулкий звон необоснованных переживаний?.. Моё нутро обливалось кровью, и я винил себя за то, что когда-то позволил грядущим изменениям произойти. Мы ещё даже не начали борьбу с Гвонвой, но дело уже близилось к поражению.

Квазар знал, на что мы идём, и просто не хотел этой войны. Считал, что это неправильно. Как и я.

Последней каплей, переполнившей чашу терпения, стало то, что мой фантом отделился от Квазара. Отторжение произошло ночью, пока все спали. Я не испугался, не запаниковал - я чувствовал, что это всё-таки случится. И сколько бы я в ту ночь не бродил вокруг Квазара, сколь бы не падал на колени, не умолял его услышать меня, дать знак - мой фантом стоял в стороне. Вновь молчаливый. Все те идеалы, к которым я стремился, были разрушены. Двадцать лет отданы впустую. В тот момент отчаяние окатило меня колодезной водой. Оно ухватило меня за шею и швырнуло на колья сомнений, которых я всегда так боялся. Я рухнул на пол и не мог молвить и слова. Обида на тот вечер, когда незнакомцы вторглись к нам, переполняла лёгкие до краёв. Я сдерживал слёзы. И только тогда моё одинокое видение заговорило. Не жестами. Прекраснейший голос молвил:

- Спасайся.

Возможно, в этом и заключалась суть Квазара. Он был там, где спокойны наши мысли. И не в количестве ведомых заключалась его мощь, а в понимании веры. В ту же ночь я пробрался на транспортный склад и угнал один из самолётов. Навыки, приобретённые в институте авиации, где я когда-то учился на пилота, наконец-то пригодились. Когда я летел над океаном, видение меня покинуло, оставив в гордом одиночестве взвешивать все «за» и «против». Можно сказать, я вернулся в исходную точку. Имело ли смысл всё то, что произошло за этот период времени? Для меня имело, притом колоссальнейший. Жизнь и смерть. Свет и тьма. Квазар и Гвонва. Всё, меня окружающее, теперь имело абсолютно иное значение. Творец выбрал меня уже дважды. Как когда-то говорила Юля, я - особенный. Вспомнив её слова, я улыбнулся.

Я знал: если моё время когда-то было, то их время не придёт никогда.

Достигни дна, чтобы оказаться на вершине. Познай смерть. Сгущай, но и растворяй. Там, в глубинах бессознательного, в первородном хаосе, в целости и сохранности хранится память о нашем подлинном стремлении к непознанному. Стремлении к необъяснимому покою. Беззаветная вера - универсальный ключ. Именно им открывается завеса, прячущая от глаз сияние космоса, который подобно нам ищет самого себя во всех и каждом. Баланс необходим. Истинна только неприкосновенность лицезрения.

Квазар встанет лишь на сторону осознавшего это.

* * *

- Неделя перерождения. Уверен, вы в курсе, что таит в себе это определение... - промолвил Родион, задувая свечу лампадки. - Я не присутствовал на опыте, но всё и так предельно ясно: квазариане осмелились бросить вызов... и, вероятно, потерпели поражение. Я не в курсе, дело рук Гвонвы то, что случилось потом, или же это результат деятельности тех, кто рванул туда, дабы понять происходящее. Но я рад, что всё то, что там произошло, не погубило мир. Увы, ошибка совершена. Потребуется ли её исправление? С момента возвращения в Москву видение не являлось. Родители, как оказалось, умерли ещё несколько лет назад. Наследство я отдал на благотворительность, а сам