положения простолюдинов. Используя возможности торговли с Россией, «черная кость» взяла под контроль обширные угодья и стада. К концу XIX века началась концентрация ресурсов в руках простонародья, и положение того или иного человека в казахской общине стало все больше определяться не только его происхождением, но и зажиточностью352.

Советские ученые видели в появлении этих «богачей» доказательство того, что в кочевое общество пришел капитализм, но положение людей, собравших большие стада, было не столь однозначно. Они не являлись собственниками скота, который пасли, и к накоплению богатства, как правило, не стремились. Их скот находился в общинной собственности, и они управляли им, играя роль патронов и покровителей своих родственников. Животные, носившие клеймо, или тамгу (таӊба), рода, регулярно перераспределялись между его членами. В тяжелые времена члены рода обращались друг к другу за помощью, в частности одалживая друг другу животных. Численность скота могла быть крайне неустойчивой – размеры стад могли сильно изменяться на протяжении всего лишь одного сезона в зависимости от засухи, болезней, джута или набегов соседних родов, так что «богатый» казах мог быстро стать бедным. Вот почему все эти методы взаимопомощи представляли собой важнейшее средство адаптации к трудностям степной жизни353.

СПОРЫ КАЗАХСКИХ ПАРТИЙЦЕВ О БУДУЩЕМ КАЗАХОВ

Вероятно, партийцы-казахи лучше осознавали всю разрушительность конфискационной кампании для казахского общества, чем какая-либо иная группа в верхних эшелонах республиканской бюрократии354. Хотя большинство казахов накануне кампании оставались кочевниками, некоторые, небольшая доля, осели на землю и окончили высшие учебные заведения. Большинство из них окончили так называемые русско-туземные школы. Эти школы, первые из которых были созданы в Казахской степи в 1840-е годы, предоставляли образование на русском языке, а также на казахском c использованием модифицированной кириллицы. Куда меньший процент казахов составляли те, кто посещал мусульманские школы и получал традиционное мусульманское образование. Большинство представителей образованной казахской элиты происходили из Среднего жуза, а некоторые из них учились в Семипалатинске, самом большом городе Казахстана, расположенном в северо-восточном углу Степи355.

Именно среди этой образованной элиты советская власть черпала кадры для республиканского чиновничества. Но доля казахских кадров оставалась невелика, особенно на высшем уровне, – одной из причин такого положения была небольшая численность образованных людей. В 1926 году Коммунистическая партия Казакстана насчитывала 31 910 членов, из которых лишь 11 634, или 36,5%, были казахами356. На республиканском уровне из 1036 высокопоставленных номенклатурных работников казахами были лишь 158 человек (около 16% от общего числа)357. Нехватка казахских кадров, в особенности на республиканском уровне, означала, что многие из тех, кто принимал важнейшие решения, определявшие будущее республики, часто не имели достаточного представления о кочевой жизни. С другой стороны, советская власть была вынуждена, по крайней мере на первых порах, привлекать даже некоторых казахов, стоявших на твердых антибольшевистских позициях.

Одним из наиболее ярких примеров служит сотрудничество большевиков и алашординцев – членов казахской политической партии, занимавшей в годы Гражданской войны антибольшевистские позиции. Алаш-Орда сформировалась после Октябрьской революции, когда группа светских русскоязычных казахов, многие из которых прежде были сторонниками кадетов (конституционно-демократической партии), провозгласила создание автономного Казахского государства. Политическая платформа партии включала в себя расширение казахской автономии, всеобщее избирательное право и отделение церкви от государства. Когда в Степь пришла Гражданская война, алашординцы встали на сторону белогвардейцев, против большевиков. Но в 1919 году Алаш-Орда капитулировала перед большевиками, и многие алашординцы, в том числе Алихан Букейханов (Әлихан Бөкейхан), торе и праправнук Бокей-хана (Бөкей Барақұлы), а также Ахмет Байтурсынов, стали играть видную роль в партии большевиков358. Более молодые и радикально настроенные казахи, выступавшие против Алаш-Орды, возмущались тем, что алашординцев приняли в партию. Однако на этом этапе московское руководство предпочитало не бороться с присутствием в партии многочисленных представителей Алаш-Орды.

Казахов в верхних эшелонах республиканского чиновничества было немного, но и среди представителей этой маленькой группы имелось множество противоречий. Линии разлома между казахскими членами партии определялись дореволюционными связями (в частности, с Алаш-Ордой), а также родственными узами, но важную роль играли и идеологические различия, в первую очередь вопрос о том, как продвигать «национальные» цели в социалистическом контексте359. Молодой казах Смагул Садвакасов стал одним из самых активных и красноречивых критиков государственного подхода к развитию казахов. Сохраняя близкие связи с Алаш-Ордой (Садвакасов был женат на дочери Букейханова Елизавете и тесно сотрудничал с Байтурсыновым в бытность того наркомом просвещения), он вместе с тем глубоко погрузился в теорию марксизма-ленинизма. Садвакасов написал несколько статей о кооперативах и критиковал власть за то, что она продолжает относиться к Казахстану как к источнику сырья и не строит фабрик на территории республики. Он сделал быструю карьеру в партии, став наркомом просвещения, издателем крупнейшей казахскоязычной газеты, «Еңбекші қазақ» («Казахский рабочий»), а в марте 1926 года даже встретился со Сталиным360.

В резкой статье 1922 года «Что нужно казахскому народу?» Садвакасов изложил свой взгляд на то, чтó должна нести с собой советская политика национальностей. Он желал более широкого представительства казахов в рядах советской бюрократии: «Неказахи [басқа жұрт] не могут делать за нас нашу работу. Не потому, что они желают нам зла, но потому, что они незнакомы с нашим языком и традициями»361. Он подверг критике тех, кто счел бы его идеи недостаточно «коммунистическими». Напротив, утверждал Садвакасов, его борьба за равные права для казахов прекрасно укладывается в идеалы коммунизма: «Борьба за равенство – не национализм [теӊдiкке тырысу – ұлтшылдық емес]… Борьба за равенство – естественная черта обездоленных»362. Стать коммунистом, заявлял Садвакасов, не означает отказаться от своих национальных традиций, и тут же подвергал критике тех коммунистов, что выступают как «волки в овечьей шкуре»363.

Но звучная критика властей за недостаточную помощь казахам, а также связи Садвакасова с Алаш-Ордой сделали его позиции уязвимыми. В статье 1924 года «Я вынужден отвечать» («Еріксіз жаүап») он гневно отвечал казахским деятелям, заклеймившим его как «националиста» (ұлтшыл). Садвакасов пришел к выводу, что, называя его националистом, они просто хотят доказать, что в большей степени, чем остальные, являются коммунистами364. Другие казахи выбирали иные способы гарантировать свое выживание. К примеру, Алиби Джангильдин (Әліби Жанкелдін), первый казах-большевик, вступивший в партию уже в 1915 году, регулярно писал Сталину, информируя его о деятельности Садвакасова и обо всех сложнейших линиях раскола среди казахских партийных работников. Возможно, это обеспечило безопасность самого Джангильдина365.

Линии, разделявшие казахских партийных деятелей, менялись в зависимости от того, кто их определял. Было не вполне ясно, чтó в казахстанском контексте будут значить такие ярлыки, как «правый» или «левый», использовавшиеся