В конце 1927 года московское руководство начало создание новой системы внутренних границ в республике: на смену губерниям приходили округа, на смену уездам и волостям – районы, и этот процесс длился на протяжении всего 1928 года. Но кампания по конфискации наглядно показала, насколько сложно было властям добиться соблюдения этих границ: спасаясь от экспроприации, кочевники-казахи бежали в соседние округа, в другие республики СССР и в Китай.

Настоящая глава начинается с рассмотрения нескольких вопросов. Каково было представление Москвы о бае? Каковы были характеристики этой фигуры? В какой степени картина байской эксплуатации соотносилась с разломами, действительно существовавшими в казахском обществе? Затем речь пойдет о развитии программы конфискации и о том, как два ведущих казахских деятеля, Смагул Садвакасов и Ураз Джандосов (Ораз Жандосов), отреагировали на эту атаку, предпринятую против их собственного общества. После чего я рассмотрю одну из первых попыток осуществления конфискации в Семипалатинской губернии – эпизод, ставший известным как Семипалатинское дело, – и наконец обращусь к самóй конфискационной кампании.

Советские ученые утверждали, что перейти к оседлой жизни казахам мешает эксплуатация со стороны баев, или, как их иногда называли, баев-полуфеодалов. Изучая историю казахов в Российской империи, ученые утверждали, что те были жертвами «двойного угнетения». «Колониальная» политика Российской империи угнетала казахскую «нацию», в то время как эксплуатация со стороны баев, многие из которых работали на Российскую империю, укрепляла кочевую жизнь и усиливала влияние «отсталых» казахских родов340. Казахское общество, заключали эти ученые, достигло исторической стадии, которую можно охарактеризовать как «патриархально-феодальную», на полпути между феодализмом и капитализмом. Чтобы помочь казахскому аулу «догнать» русскую деревню, достичь капитализма, а затем и социализма, партийным активистам надлежало ликвидировать самых богатых и влиятельных баев, позволив бедняку и середняку занять центральное положение в ауле.

Русский термин «бай» происходил от казахского слова бай («богач»), и фигура, обозначаемая этим словом, имела в глазах советских ученых ряд общих характеристик. Подобно своему собрату из русской деревни, кулаку, бай был зажиточен. Богатство его заключалось главным образом в животных: по одному из подсчетов, хотя баи составляли всего 6% казахского населения, им принадлежало 50% скота в республике341. За их скотом бесплатно ухаживали многочисленные родственники. Именно эти родственники выполняли работы, необходимые для поддержания кочевой жизни, – пасли скот бая, доили его кобыл и верблюдиц. Ученые считали, что трудятся они не по доброй воле: их вынуждает к этому система родственных связей, облегчающая и укрепляющая систему байской эксплуатации. Считалось, что многие баи возглавляют те или иные аристократические роды либо принадлежат к ним342. Кроме того, бай, возможно, связан с исламскими муллами и читает Коран. Но главным признаком бая считались не религиозные верования, а готовность эксплуатировать других как в экономическом плане, так и при помощи родственных связей343.

Хотя фигура бая, казалось, определялась этими признаками, сама принадлежность к баям, как и к кулакам, была чем-то неоднозначным, изменчивым и часто оспаривалась344. В разное время и в устах разных людей слово «бай» могло иметь самые разные значения. Вопрос о том, кто является, а кто не является баем, зависел от того, к чьему суждению обращались. В конечном счете в категорию баев мог попасть практически любой казах; в рамках кампании по коллективизации в числе баев оказались главы родов, бывшие чиновники Российской империи, представители наследственной элиты, бедные казахи, потерявшие свой скот, некоторые советские деятели. Неопределенность термина «бай» была умышленной и способствовала разрушению ткани казахского общества.

Вместе с тем изображение казахской кочевой жизни через призму фигуры бая было сильно искаженным. Общественная и политическая деятельность, игравшая огромную роль в кочевой жизни, опиралась на систему родственных связей. Как правило, каждый казах знал по меньшей мере семь поколений своих предков и, знакомясь с другим казахом, рассказывал ему свою генеалогию. Это позволяло заглянуть в биографию и историю рассказчика, становясь чем-то вроде паспорта, выстраивающего отношения между жителями Степи345. Казахи придерживались экзогамии, и знание генеалогических связей играло роль при заключении брака: считалось, что мужчина и женщина не могут вступить в брак, если в пределах семи поколений у них есть общий мужской предок346. Кроме того, родственные связи выполняли и важнейшие экономические функции: различные генеалогические линии претендовали на определенные пастбища в определенное время года. В некоторых случаях члены той или иной ветви рода были обязаны оказать помощь нуждающемуся сородичу – например, выделив ему животных после чрезмерно суровой зимы.

Статус в казахском обществе зависел не столько от богатства, сколько от происхождения, возраста и интеллекта347. В старейшины рода, как правило, выбирали тех, кто проявил способности к руководству, военные таланты или юридическую проницательность, и эти люди играли важную роль в разрешении внутриродовых и межродовых споров. Бий был судьей, выносившим приговоры на основе обычного права, известного как адат. Аксакал («белая борода») намечал маршруты и даты сезонной миграции казахов, а также следил за пастбищными угодьями. Биев и аксакалов выбирали из «черной кости» (қара сүйек), простолюдинов, и их должности вовсе не обязательно передавались по наследству348. Кроме того, многие казахи находились в зависимости от тех или иных представителей аристократического слоя, известного как «белая кость» (ақ сүйек)349. В знатное сословие входили ханы – предводители жузов, султаны – сыновья ханов, а также группа, известная как торе (төре), – потомки султанов. К XIX веку многие торе стали главами отдельных родов. Все эти три группы принадлежали к Чингизидам – категории населения, претендовавшей на происхождение от Чингисхана. Их правила происхождения и родства отличались от тех, что существовали среди простонародья; в отличие от старейшин родов принадлежность к «белой кости» была наследственной350. Наконец, существовала отдельная каста – ходжи (қожа), игравшие в казахском обществе роль религиозных деятелей и посредников. Ходжи претендовали на происхождение от семьи пророка Мухаммеда. Подобно Чингизидам, ходжи придерживались своих собственных генеалогических правил. В казахских общинах в сферу деятельности ходжей входил ряд религиозных функций. В частности, они проводили мусульманские ритуалы, а также были проводниками исламского образования351.

В Российской империи соотношение между сословиями изменилось. В системе косвенного управления многие Чингизиды сохранили привилегированное положение, став посредниками между народом и империей. Но их влияние в казахском обществе пошло на спад. Как правило, ханы играли главную роль в легитимации элитного статуса других Чингизидов, но с переходом Степи под власть Российской империи позиция хана оказалась упразднена. Статус Чингизидов в казахском обществе пострадал и от улучшения