была тайной только для него одного. Ушлые телевизионщики уже на второй день плавания засекли, как смущался и робел отважный моряк при появлении жены режиссера. Острые языки циников быстренько соорудили треугольник, на вершину которого водрузили Вассу, а нижние углы отвели мужу и незадачливому герою-любовнику, Алексею Федотовичу Полторабатько. Бедный Алексей Федотыч! Дробная фамилия, видать, с детства доставляла ему массу хлопот и неприятностей. Наверняка из-за нее и начал делать свои первые шаги по щекам юного Полторабатьки легкий румянец, так умилявший Вассу. «Представляю, как потешались над ним одноклассники. А девчонки? А правда, как у него складывалось с девицами? — оживилась разомлевшая на солнце мыслительница. — Вообще, это интересный вопрос! С одной стороны, он красавчик. И это девчонок, конечно, привлекало. С другой — фамилия ни к черту. И это напрягало». Поразмыслив, она пришла к выводу, что побеждало все-таки первое. «В конце концов, кого это волнует? В любви иные критерии. Интересно, он женат? Ему уже явно за тридцать. — Она задумалась. — Кольца не видно. Может, просто не носит? А вообще, хорош, хорош! Стеснительный только. Любопытно было бы узнать, каков он в постели? По моему чутью — так должен быть неплох. А впрочем, мне-то что? — опомнилась бесстыдница. — Разные у нас с тобой пути-дороги, полуторный ты мой. Опоздал, милый! У меня муж есть». Тут Васса зажмурилась и сладко — кошкой — потянулась. По телу, и без того горячему, перекатилась жаркая волна. Это плавание стало для них с Владом медовой неделей. То ли солнце здесь такое, то ли море, то ли аргонавты «наследили», но их двоих с такой силой тянуло друг к другу, их тела стали такими ненасытными, что ночи в маленькой каюте превращались в плотские оргии, в эротические пиршества, но не утоляли голод, а лишь сильнее разжигали его. Близость с Владом была полна нежности. И радости. И благодарности друг другу за наслаждение, которое оба испытывали. Обласканные, знакомые, изученные до каждой клеточки тела открывали друг перед другом новые восхитительные тайны, суть которой была древней, как мир, — живая, горячая страсть между мужчиной и женщиной.

Она подумала, что через несколько часов закончится беготня, уляжется суматоха, они войдут в маленькую, с круглым иллюминатором каюту, Влад повернет в двери ключ и… В голове звоном отдался поцелуй. Васса ойкнула и открыла глаза. Смачно чмокнув ее в ухо, в соседнем шезлонге устраивался легкий на помине муж.

— Влад, ты с ума сошел! — разозлилась она. — Ну кто так делает?! Сижу себе спокойно, загораю, никого не трогаю. И даже примус не починяю! А ты появляешься и — бац в ухо! Оглохнуть же можно!

— Во-первых, малыш, не «бац», а «чмок». Редактору надо выражаться точнее. Во-вторых, на солнце дремать вредно, сгоришь. У тебя очень нежная кожа, — он облизнулся, как кот на сметану. — Мне ли не знать? И в-третьих, кончай расслабляться. Сейчас подходим к Сухуми. Там мы кое-что отснимем, возьмем пару-тройку интервью. А вечером отправимся в Эшеры. Местные боссы будут угощать нас в скальном ресторанчике, которым очень гордятся. Ты как? Пойдешь, как верная боевая подруга, по всем огневым точкам? Или, как светская дама, только вечером, в ресторан?

Нет, ну совершенно невозможно на него злиться! Большой, загорелый, с ласковыми смеющимися глазами — он лучше всех на свете! И между прочим, заметьте, Влад Поволоцкий — ее законный муж. Вот только, правда, животик у Владика уже явно заметен. Но он так симпатично подпирает ребра, что вполне и ничего, сексуально даже.

— Влад! Нет на тебя никаких моих дамских сил, — томно протянула она. — Когда ты поймешь наконец, что я для тебя и всей вашей честной компании — здесь, где искрится вода и жарко греет южное солнце, — только светская дама, истинная леди, единственная, не помешанная на ваших бетакамах и вэхаэсах.

— Ну ты особо-то нос не задирай, светская дама! — щелкнул ее по обгоревшему носу Влад. — Не забывай, что благодаря нам, помешанным, ты здесь и нежишься.

— Эт-точно. — смиренно согласилась леди. — Не устаю воздавать хвалу и вам, и аргонавтам. А что это такое — скальный ресторанчик?

— Приедем — увидим. Я сам там не бывал, но говорят, впечатляет.

И Влад сказал правду — еще как впечатляет! Вырубленный в скале ресторан поразил Вассу. Это вам не «Прага» и не «Центральный» — здоровые, бестолковые и безликие. И даже не «Арагви», куда Влад водил ее однажды на заре их романа. Это таинственное, мерцающее каменное чудо только по недомыслию можно обозвать обыденным словом «ресторан». «Пещера Аладдина» — нет, не то, «Райский Уголок» — пошловато, «Тысяча вторая сказка Шахерезады» — претенциозно, «Восьмое чудо света» — затаскано. Не сыскав точного определения этому сумрачному великолепию, Васса вынуждена была признать, что «ресторан» — самое верное. Действительно, это диво не нуждалось в пышном словесном обрамлении. Крупный бриллиант чистейшей воды прекрасен в тонкой оправе. Кто станет оскорблять его пошлыми цветочками и листочками? Нет, ну в самом деле, где вы видели такое? Щели каменных стен сжимали светильники в форме рога, словно губы охотника, трубившего сбор. Грубо сколоченные деревянные столы украшали каменные вазы с орнаментом из виноградных листьев, и в каждой из них плавала бледная томная лилия. «Где же они достали эти лилии в конце октября?» — изумилась москвичка. Вдоль сдвинутых столов стояли массивные лавки, приглашая ошарашенных гостей опустить на них свои усталые зады. А запахи! В этом дивном абхазском букете ароматов переплелись все запахи обожаемой грузинской кухни. Она поводила носом туда-сюда — божественно! И какой дурак сказал: «Я ем, чтобы жить»? Она, Васса, в эту минуту живет только для того, чтобы насладиться этим безумием: ароматом и вкусом роскошных блюда выставленных на столах.

— Пра-а-ашу, дарагие гости! К ста-а-алу! — местный партийный бонза Гиви Георгиевич, принимавший гостей, сделал приглашающий жест.

И понеслась душа в рай! Тосты сменялись тостами, блюда — блюдами. Сухумская сторона, а ее возглавлял второй секретарь горкома партии, фанат любимой передачи, слала московской стороне во главе с известным ведущим страстные уверения в уважении — после первого бокала, в дружбе — после второго, а далее — без счета — горячие клятвы в любви и приглашения приезжать еще, осветить, так сказать, собой эти благословенные места. Московские гости тоже не уступали хозяевам по части красноречия — восхищались здешними красотами и рассыпались в похвалах и благодарностях.

Вкатившись переполненными бочонками в свою каюту, обессиленные гостеприимством москвичи удивились, как она сжалась в параметрах — буквально нечем дышать и некуда ступить. Но долго удивляться сил не было, и они, повалившись на постель тугими