Шрифт:
Закладка:
В правом углу мерцал голубоватым сиянием экран телевизора, в левом, по диагонали, уютно расположился ее муж. Она устроилась напротив, в глубоком кресле и тихо попросила:
— Убавь, пожалуйста, звук. Поговорить надо.
Игорь молча пересек комнату и выключил телевизор.
— Хорошо, давай поговорим, — легко согласился он. — О чем ты хотела узнать?
— Если бы только ты знал, как не хотела бы я этого знать! — неожиданно вырвалось у нее.
— Нельзя ли пояснее? — холодно попросил он.
Лара с ужасом почувствовала, что все правильные, мудрые, убедительные слова и доводы, вызубренные к этому разговору, испарились, как кипяток через носик чайника, а сама она превратилась в звенящий пустой шар — ни мыслей, ни чувств, ни желаний, холод и пустота. Она подогнула под себя ноги, трясущиеся в коленях противной мелкой дрожью. Глубоко вдохнула:
— Игорь, ты не был в командировке. Ты не был дома три дня. И три ночи. Зачем ты меня обманул?
И выдохнула. И поразилась — уверенности, вернувшейся к ней после этих первых, непроизносимо-немыслимых слов. Лицо мужа побледнело.
— С чего ты взяла? Что за бред?!
— После гибели Тимки, на следующее утро, мы зашли к Топтыгину. Нам было без тебя плохо. Ты был очень нужен Стаське. Хотели узнать, когда ты вернешься. Он и сказал правду.
— Правду? Какую?
— Ты не был в командировке. У вас вообще нет командировок.
— Нет командировок? — изумился Игорь. — А куда же, по-твоему, я периодически исчезаю? Это что, моя единственная командировка? Вспомни, сколько раз я уезжал? И, по-твоему, каждый раз — в чужую постель?! Богатая же у тебя фантазия! Да они замордовали меня этими командировками — хоть из отряда уходи! Уж лучше бы я в НИИ каком-нибудь работал. Лежал бы все вечера дома, на диване и в потолок поплевывал. — Возмущение Игоря нарастало, подогреваемое ее молчанием. — Думаешь, я полный идиот? Не понимаю, что ты в любой момент можешь встретиться с Топтыгиным, случайно даже, и выяснить, как ты говоришь, «правду»? У меня на плечах голова, а не тыква, котенок. И уж поверь, пожалуйста, если бы я действительно захотел тебя обмануть — придумал бы что-нибудь получше этой злосчастной командировки.
Узор, который она тупо разглядывала на ковре, расцвел, подмигивая лепестком орнамента. Конечно, какая она дура! Поверила Топтыгину. Правду говорит Игорь, ее муж! Да и кто такой Топтыгин?! Никто, ничто и звать никак! Наследил своими лапами и отлеживается теперь спокойно в берлоге. Одно слово — Топтыгин! А она безоговорочно поверила чужому человеку. Собралась рушить свою жизнь, свой дом, семью, отнимать у Стаськи отца — ставить все с ног на голову. Конечно, ломать — не строить, сердце не болит. Да и ума большого не надо. Лара оторвалась от игривого узора и посмотрела на мужа. И поняла: он врал ей. Его выдали глаза. Врал голос — глаза говорили правду. Голос убеждал, объяснял, атаковал — врал. Правдой были растерянность и страх, которые она увидела в темных глазах. На нее глыбой навалилась усталость.
— Игорь, — едва слышно попросила, — давай не будем унижать друг друга.
Наступило напряженное молчание, густое и вязкое, как деревенская сметана. Игорь поднялся с дивана и вышел. Вернулся через пару минут с сигаретами. Предложил ей.
— Спасибо. Приоткрой балконную дверь, пожалуйста. Тебе здесь все-таки спать.
Он поднес ей зажигалку — прикурить. Затем пересек комнату и открыл балконную дверь. Прикурил сам. И только тогда, стоя у приоткрытой двери и глядя в темноту позднего октябрьского вечера, ответил.
— Наверное, ты права. Зачем врать? Уже нет смысла. Да и надоело, если честно. — Отдернул штору и посмотрел на небо. — Завтра опять плохая погода будет. Ни одной звезды не видно — все заволокло. — Вздохнул и глубоко затянулся сигаретой. — Ну что ж, может, это и к лучшему, что ты узнала правду. Но не всю. Ты всю хочешь знать?
Она молча кивнула. Ее опять стало поколачивать — мелкой, мерзкой, трусливой дрожью.
— У меня есть женщина. Не москвичка. Встречаемся уже полгода, раз в месяц, когда она приезжает ко мне. Или я к ней, — негромкий голос был безжизненным и никак не походил на голос счастливого любовника. — Может быть, я ее и люблю. Не знаю. Может быть, люблю до сих пор тебя — иногда мне так кажется… Иногда я думаю, что не смогу жить без нее, иногда — без тебя. Я ни в чем еще не уверен.
— За что? Почему? — еле слышно спросила Лариса.
— За что?! Почему? — Он отвернулся наконец от черного проема, из которого несло сыростью и холодом, замораживая и без того окоченевшую Ларису. — Ты спрашиваешь — за что?! — И в упор, не мигая, уставился на нее. На побелевших скулах перекатывались желваки. — Спустись на землю, русалка ты моя ненаглядная. Ты же витаешь в облаках! Или плаваешь в пучине, хрен тебя знает! Живешь в придуманном тобою мире. — Холодный голос безжалостно стегал словами. И очень больно. — Ты же не ходишь по земле — плывешь над ней. Не спишь с мужем, не грешишь, уж лучше бы грешила, в конце концов, как другие! Ты не живая — мраморная! Да и мрамор теплеет, если его руками погреть. Русалка! В тебе же не женская — холодная рыбья кровь!
— Зачем же ты тогда женился на мне? — потрясенно прошептала она.
— Да потому что любил тебя!
Его подбородок вдруг задрожал. Он отвернулся к окну и медленно погасил окурок в пепельнице. Наступило молчание. Лариса крепко сжала зубы — они тоже предавали, выдавая ее состояние барабанной дробью. Игорь повернулся к ней. Его лицо было спокойным, только очень белым.
— Ты хоть знаешь, что такое любовь, Лара? Когда ни есть, ни спать, ни дышать, ни жить — невозможно! Koгда за один взгляд, за одну улыбку, за одно ласковое слово — я был готов отдать все, что у меня есть. Наверное, даже жизнь… Вот так я любил тебя, милая моя. — Игорь подошел к дивану и тяжело, как старик, опустился на него. — Я думал, что меня хватит на двоих. Ошибся. Ошибочка вышла, барыня, — горько усмехнулся он.
— Не ерничай, пожалуйста. Тебе это не идет, — тихо попросила Лара.
— Да это самое малое, что мне не идет. Мне не шло, когда я, будто милостыню нищий, выпрашивал тебя в постели — ты
