мужа. Александр погиб, Егор и Петр правду так и не узнали. Все это я вам рассказываю лишь потому, что опасаюсь за свою семью. Вы ведь не успокоитесь, пока не докопаетесь до правды, верно? А если муж и сын узнают о моей измене, пусть она и была в прошлом, то… то моя налаженная жизнь будет разрушена. Пожалуйста, оставьте нашу семью в покое, я не знаю, в чем вы кого подозреваете, но я уверена, что произошла какая-то ошибка!

— Вы уверены, что Петр не знает о том, что Егор — не его родной отец? — Я внимательно посмотрела на Косенкину.

— Естественно, — ответила женщина. — Никто, кроме меня, не знает о том, что настоящий отец Петра — Александр.

— И брат вашего мужа ничего не заподозрил? — спросила я. — Может, он догадался, что Петр — его сын?

— Нет, откуда ему знать? — удивилась Косенкина. — Я вас умоляю, не говорите ничего Петру и Егору! В чем вы нас подозреваете, почему вы расспрашивали меня, мужа и сына?

— Вы знаете о том, что Александр завещал квартиру своей жене Марго? — спросила я Людмилу Ивановну.

Та пожала плечами.

— Я не интересовалась, кто, кому и что завещал, — заявила она. — Почему меня должно это волновать? С Александром я больше не встречалась, если хотите знать, я жалею о том, что у меня с ним был роман.

— Петр может претендовать на эту квартиру, — продолжала я. — Если он узнал, что является сыном Александра, ему может не понравиться, что его лишили наследства.

— Так Александр и не знал, что у него есть сын! — воскликнула Косенкина. — Я сомневаюсь, что в своем завещании он упомянул Петра! С племянником и племянницей он не общался, с братом отношения не поддерживал, и я не слышала, чтоб в завещании говорилось о доле Петра и Жанны!

— Логично, — задумчиво проговорила я. — Дело в том, что сейчас в квартире Александра живет племянница его покойной жены Марго. И на девушку было совершено покушение. Возможно, ее хотят убить для того, чтоб завладеть квартирой, это самая очевидная версия.

— То есть вы Петьку подозреваете в этом? — изумилась Людмила Ивановна. — Бросьте, мой сын, конечно, раздолбай, но он человек здравомыслящий. Вот вы говорите, что Петр каким-то образом мог догадаться о том, что он — не родной сын Егора, так? Тогда зачем ему впутываться в неприятности, пытаться кого-то убить… Можно ведь спокойно пойти к юристу и решить вопрос миром!

— Тоже верно, — согласилась я. — Но кто знает, может, Петр действовал в состоянии аффекта, на эмоциях решил восстановить справедливость…

— Нет, это вряд ли, — покачала головой Косенкина. — Вы просто не знаете характер моего сына. Он человек нерешительный, предпочитает все откладывать в долгий ящик. Действовать на эмоциях не в его стиле, хоть он и творческий парень, но он склонен тщательно все обдумывать. Поэтому, если бы Петр и узнал про своего настоящего отца, он, скорее всего, сперва допросил бы меня и Егора, потом уже нашел бы юриста и спокойно отсудил бы квартиру у этой девушки. Убивать он точно бы никого не стал! Только я очень надеюсь, что вы все это ему не расскажете, не нужно ему ничего знать…

— Говорить Петру о его биологическом отце я, естественно, не стану, — произнесла я. — Это не мое дело, вы разбирайтесь со своим прошлым. Но вычеркнуть из списка подозреваемых я его не могу, поэтому вопрос до сих пор остается открытым.

— Я верю в то, что произошло какое-то недоразумение, — покачала головой Людмила Ивановна. — И вы найдете настоящего преступника. Я могу вам верить, вы не станете говорить мужу и сыну о том, что я вам рассказала?

— Можете не сомневаться, — проговорила я. — От меня они ничего не узнают.

До своего бывшего ухажера Настя так и не дозвонилась. После разговора с Людмилой Ивановной мы поехали в детскую школу искусств, где преподавал Рожнев. По пути я раздумывала над своей первоначальной версией, согласно которой преступник — Петр Косенкин. Поначалу казавшаяся стройной теория трещала по швам. Мало того, что у Петра было алиби, так еще и слова матери парня заставляли задуматься. В самом деле, даже если бы Петр узнал о том, что является сыном Александра, он наверняка обратился бы за помощью к юристу, дабы заявить о своих правах на квартиру отца. Зачем убивать кого-то, если можно решить дело мирным путем? Петр не дурак, он прекрасно понимает, что за преступление придется отвечать перед законом, за убийство грозит солидный срок.

Если взять за основу гипотезу, что сын Егора действовал в состоянии аффекта, то появляются новые вопросы. Руководствуясь эмоциями, можно напасть на человека, однако одним нападением дело не ограничилось. Преступник ведь проник в квартиру Ленской, перед тем как совершить покушение на жизнь моей клиентки, переставил вещи в комнатах, а потом только выследил девушку и попытался ее убить. То есть преступление было тщательно спланировано, стало быть, злоумышленник готовился к воплощению своего замысла, изучал жертву, ее привычки…

Может, преступница — Ева?

Я не успела прослушать запись разговора девушки с Андреем Голубцовым. В кафе я не случайно уронила ключи, пока я искала их под столом, я успела закрепить «жучок» на ножке столика. А после того, как Ева и Андрей ушли, под предлогом поиска ключей я сняла прослушку и положила ее себе в карман. В редакции я тоже установила «жучок» — завтра можно будет прийти в офис и заменить прослушку на новую.

Ехали мы медленно — снег валил не переставая, машины стояли. Детская школа искусств находилась на улице Тараса Шевченко, дом два, и, судя по показаниям навигатора, ехать до школы предстояло час с небольшим.

Настя молчала всю дорогу — она пыталась дозвониться до Максима, но по-прежнему его телефон был выключен.

— Жаль, я не знаю телефона коллег Максима. — Ленская отложила телефон. — Иначе с ними бы связалась и попросила бы Макса к телефону. Не хочет со мной говорить — не надо, но телефон-то можно было включить!

Девушка раздраженно посмотрела в окно и протянула:

— Мы с таким снегопадом и за день не доедем до этой чертовой школы!

— По навигатору остался час пути, — заметила я. — В принципе, не так долго.

— Надеюсь, Рожнев не уйдет раньше с работы, иначе мы зря торчим в пробке, — фыркнула Настя. — Честно говоря, я уже сомневаюсь в том, что меня пытаются убить!

— То есть? — не поняла я.

— Напасть на меня мог и обычный грабитель, — пояснила девушка. — А вещи в комнате… Может, я их сама переложила? Или тот же самый Максим, кто