возвращаюсь в этот момент, мне не удается вытащить ее имя из памяти. Вот же оно, на пороге, ждет, когда его впустят, но ухватиться за него я не могу. Как глупо. Что это – недосып или удар по голове?

Я называл ее Мэйбл, но это не ее имя. Мне оно казалось милым, она же недовольно возражала, что имя звучит по-стариковски.

Себ ровно сидит на краешке, смотрит на меня. Ждет. С интересом.

– Ma belle, – говорю я, – предполагалось, что это ma belle, но затем оно просто превратилось в Мэйбл.

– Ха, – сказал он и тут же усмехнулся. – Точно! Теперь помню. Она его ненавидела.

– Ненавидела, – подтверждаю я.

Я вкладывал еще что-то в это имя, но не могу сейчас вспомнить. Что-то интеллектуальное. Зная себя, предполагаю, что это могло быть из Мопассана или что-то в этом роде, что-то книжное.

Хотя из нас главным по книгам был Себ. Он каким-то образом умудрился перечитать все на свете, переслушать все музыкальные произведения, пересмотреть все пьесы.

– Помнишь того своего друга? Из Шри-Ланки? – спрашиваю я, выхватывая образ из прошлого.

– Тамба? Его звали Тамба?

– Да, он. А ты помнишь, как он думал, что знает все? – продолжаю я, улыбаясь воспоминанию.

– О да! Магазин с пластинками. Я выбрал что-то из Бетховена. И тут он выдал.

Я присаживаюсь на стул и, прикрыв глаза, смакую сладость слов, перед тем как их произнести:

– Но на ней ведь даже не сам Бетховен играет.

Проваливаемся в молчание. Проваливаюсь в Грейс.

– Хотя Грейс он нравился.

– Грейс все нравились, – улыбается он. – Ксанд, мне жаль, что, ну ты понимаешь, – медленно произносит он, словно продвигаясь на ощупь. – Что все так закончилось то есть. Я должен был быть рядом.

Я улыбаюсь, показывая, что извиняться ему не за что.

– Знаю, Себ. Но я в этом не нуждался. Я был в порядке. Все люди проходят через подобное – расстаются, расходятся.

– Но ты прошел через большее, чем другие. Из-за… утраты.

Жестом руки прошу его остановиться. Только не о Рори, не могу о нем говорить. Все эти шестеренки провернулись и перемололи то, что должны были перемолоть.

– Не могу притворяться, будто бы ничего не было. Впрочем, Себ, время движется лишь в одном направлении. Сейчас я уже об этом не думаю. Бессмысленно.

Он с грустью кивает.

– Знаешь, через две недели после похорон мы все тебя искали. Целой компанией. Тебя заметили у Хорнимана.

Новость застает меня врасплох.

– Зачем искали? – спрашиваю я.

– Потому что ты пропал, Ксандер. Мы волновались, – отвечает он; даже сейчас, спустя тридцать лет, его брови поднимаются и на лице читается беспокойство.

– Я не пропадал, – возражаю я, – я просто решил, мне нужен перерыв.

– Перерыв? Ты стал бездомным. Не в том смысле, что ты лишился дома. Просто бездомным человеком.

В его словах слышится неподдельная критика в мой адрес, и я должен отреагировать.

– Я не становился бездомным, ты судишь со своей… – пытаюсь я сократить мысль.

Во мне закипает злость, которой нельзя позволить перелиться через край.

– Я ушел из дома, – спокойно продолжаю я, – но это лишь стены да крыша. Ничего более. Мне они были не нужны. И все остальное тоже, – завершаю я мысль, озираясь по сторонам.

– Но теперь нужны, не так ли? – напирает он.

Тон его не столько неприятный, сколько интересующийся. Мягкий. Но я уже ощетинился.

– Ты так думаешь? В общем, кажется, не лучшая была идея, – говорю я, вставая.

Но не успеваю подняться полностью, как чувствую на своей руке его ладонь.

– Нет. Я не хотел, – произносит он, поднимая на меня глаза. – Я просто. На самом деле я просто хотел сказать, что мне жаль. И ты можешь остаться. Столько, сколько потребуется. И еще я знаю, тебе понадобятся бенсы.

Слово «бенсы» я уже слышал от него раньше, но не понял, что он имел в виду.

– О чем ты? – переспрашиваю я.

Мои виски посылают сигналы: их сдавливают, как в тисках, и я стону от нахлынувшей боли.

Он делает паузу, деликатно предоставляя мне время, чтобы справиться с эмоциями. Подняв глаза, вижу, что он на меня смотрит.

– Ты что, забыл про сундук? – аккуратно интересуется он, будто прощупывая почву.

– Сундук?

Что бы он ни имел в виду, я начисто об этом позабыл.

Только он открывает рот, чтобы продолжить, как в дверь звонят.

– Еда, – восклицает он, поднимаясь.

Слышу, как он идет по коридору, со щелчком открывает дверь. До меня доносится приглушенный шум живой беседы.

Верчу в голове слово, и оно размягчается. Бенсы? Или бенцы? Бензы?

Долгие годы моя память рассыпалась на части, как, наверное, и у любого другого. Однако отдельные мелкие детали, должно быть, стерлись из-за сотрясения мозга и недосыпа. А возвращаясь теперь, эти воспоминания похожи не на тонкие нитки-паутинки, как можно подумать, но на волны. И когда я вспоминаю, каково это – вспоминать, снова вижу печенье мадлен и Пруста. Все это отныне укоренилось, переплелось одно с другим. И этого хватит, чтобы высосать всю энергию из моего разума.

Дверь захлопывается; возвращаясь по коридору, Себ чем-то шуршит – похоже, пакетами с едой.

Когда я захожу на кухню, он просит:

– Подойди к шкафу, возьми тарелки.

Указывает подбородком на шкаф, затем аккуратно ставит на стол пакеты.

Почти все время мы едим в тишине. Он чего-то избегает, да и я тоже. Но воздух в это время такой тяжелый, набухший, готовый вот-вот разродиться. Мы едим, пока от ужина не остаются руины. Каждые пару секунд он стреляет в меня глазами, как будто удерживаясь, чтобы чего-то не сказать. Наконец он сдается.

– Могу спросить? – обращается он, сминая в руках контейнер из фольги.

Я не поднимаю глаз и молчу, однако он все равно считает, что получил мое согласие.

– Как тебе удалось так долго оставаться в порядке?

Пялюсь на него, потому что не верю, что он думает, будто я действительно в порядке. Не успеваю начать отвечать, как он добавляет:

– Я имею в виду, ментально. Психологически. Будучи… – Он прерывается. – Просто я… я не уверен, что сумел бы выжить, как ты.

Размышляю, пока он выбрасывает пустые коробки в мусорный пакет.

– Не знаю, – отвечаю ему наконец. – Я не уверен, что выжил.

Глава девятнадцатая

Воскресенье

Уже поздно, и окутавшей дом темноты мне должно бы хватить, чтобы отключиться, но нет. Вина в моей крови маловато для сна, и я спускаюсь вниз. В гостиной замечаю, что Себ не выключил проигрыватель. В памяти всплывает, как он студентом оставлял его крутиться вхолостую – вроде бы если постоянно включать и выключать, то износ больше. Плавное вращение отбрасывает меня